Сопротивляться бессмысленно - Юлия Резник Страница 7

Подкуриваю. Впускаю никотин в легкие. Тот горчит, распирает грудь. Мне бы воздуха, а я поддаю отравы, механически втягивая ещё больше дыма.

Подписка. Подписка, блядь! Для человека, которого вообще нельзя выпускать из клетки. Пашков… Пашков. Это кто вообще? Имя судьи ни о чем мне не говорит. Но в конечном счете разве так уж важна его личность?! Такому, как Тегляев, далеко не один Пашков готов лизать зад, давая свободу и безнаказанность в обмен на какие-то свои бенефиты.

А мы, опера, стоящие на страже закона, в этой схеме не более чем расходник. И хорошо, если обойдется без выговора, потому что лишение премии у нас за здрасте. Мы всегда крайние. И нет никакого смысла злиться, да. Это же не впервые! Это скорее «обычно», чем «из ряда вон», пора бы уже привыкнуть. Но от этой мысли почему-то только сильнее тошнит.

Я иду по парковке, сжимая зубы до хруста в челюстях. Потому что когда-то, сто лет назад, я пришёл в эту систему как идиот, уверенный, что смогу сделать этот мир лучше. Думал, что если быть честным, упрямым и справедливым — тебя оценят. Спойлер: хрен там. Ты либо ложишься под эту систему, либо она тебя перемалывает и отторгает. Иногда это случается параллельно.

Я тушу сигарету о кованый заборчик, окружающий дом. И поднимаю взгляд в небо, по которому лениво плывут облака. Жизнь идёт своим чередом. Это бесит. Потому что у Сабины Игольниковой она вполне может пойти наперекосяк или прерваться вовсе. А я ведь обещал ей, что ее обидчик понесет наказание. Слова о том, что я действительно сделал все, от меня зависящее — ничуть не успокаивают бурлящее в душе недовольство. Потому что у нас тут не про справедливость. У нас тут про терпение. Или про выгорание. А я пока где-то между.

Возвращаюсь в машину. Сажусь. Долгое время не включаю зажигание. Просто сижу, кажется, впервые задаваясь вопросом, зачем это все, и не поздно ли включить заднюю. С психом луплю ладонями по рулю и, наконец, замечаю в зеркале собственное отражение. М-да… Красавчик! Тени, тушь, гребаная помада, размазанная, как у клоуна после трехчасового корпоратива. И заколки в форме сердец.

С губ срывается хохоток, злость немного отступает. Я выдыхаю. И очень медленно достаю из бардачка пачку влажных салфеток, чтобы стереть с лица это преступление против мужского достоинства. Приходится хорошенько постараться, потому что, зараза такая, косметика довольно стойкая.

На дорогу выезжаю, лишь убедившись, что выгляжу более-менее нормально. Еду медленно, с открытыми окнами. Кондиционер отключаю намеренно — пусть будет воздух, пусть будет жара. В салон врываются ароматы придорожной пыли и раскаленного асфальта. Солнце, проникая сквозь лобовое и даже стекла очков, выжигает глаза до искрящихся белых кругов. Август… Трава вдоль обочин выгоревшая, кое-где валяются пластиковые бутылки и прочий мусор, который никто не спешит убирать. Дворники давно плюнули на свои обязанности — им тоже жарко. Впереди ползёт грузовик с арбузами, за ним — троллейбус, под завязку забитый изнуренными жарой дачниками. Лето сходит с ума, как всегда в последние недели перед исходом. Всё вокруг кажется липким, словно растаявшее мороженое. Даже мысли.

Поворачиваю в сторону дома Игольниковой. Навигатор молчит. Пульс стучит в ушах, а в такт ему и раздражению, пульсирующему внутри, по рулю барабанят пальцы. И вот уже знакомая арка. Тень от дома падает резко, как занавес. Машина въезжает во двор. Я паркуюсь и откидываюсь на кресле, обреченно размышляя над тем, какого черта я здесь забыл.

Захожу в дом вслед за пацаном с собачкой. Поднимаюсь по широкой лестнице. В подъезде гораздо прохладнее, чем снаружи. Пальцы сжимают деревянные перила — чуть остываю.

На лестничной клетке встречаю мужика лет сорока. Заношенная синяя спецовка, чёрная барсетка через плечо. В руке — чемодан с инструментами. Он мнётся у двери, ведущей в квартиру моей потерпевшей.

— Вы к кому? — напрягаюсь я.

— Да вот… — мужик заглядывает в телефон, — У меня заявка на смену замка. Это ваша квартира? Так чего не берете трубку? Договаривались же. А я звоню-звоню.

Мир, блядь, не без иронии. Я выдыхаю через нос, достаю корочку:

— Майор Багиров. Здесь произошло преступление. Хозяйка квартиры в больнице. Так что я за нее.

— В смысле — я могу вскрыть замок? А понятые как же?

— Тебе меня мало? — раздражаюсь. Мужику происходящее явно не по душе. Но моя корочка заставляет его быть покладистым. Через пару минут мы уже стоим в коридоре. Я хмуро наблюдаю, как он вытаскивает сердцевину из злосчастного замка.

— Вам тоже, наверное, не по себе тут? — пробует завязать разговор.

— Тут вообще никому не по себе, — отвечаю, разглядывая разводы на полу.

Замена сердцевины занимает минут десять. Я жду, пока мастер проверит, что механизм работает без нареканий.

— К замку идет четыре комплекта ключей.

— Хорошо.

— Мне вам отдать? Или как? — чешет репу работяга. — Знал бы, что тут такое срочное дело — так поменял бы все вне очереди. Никак муж с женой что-то не поделили?

— Угум, — бурчу.

Он уходит. Я задерживаюсь. Просто стою в тишине. Сюда бы профессиональный клининг. И проветрить не помешает. Но это уже без меня, пожалуйста.

Закрываю дверь. Спускаюсь, снова сажусь в машину и еду в больницу. Раз уж я не сдержал обещания ее защитить — будет честно хотя бы предупредить об этом. Ну и ключи отдать. Наверняка ведь девчонку скоро выпишут.

Сабина сидит у окна, поджав под себя ноги. В больничной пижаме, с лохматым хвостом, она вздрагивает, когда открывается дверь.

— Добрый вечер.

На противоположной кровати, пустующей в первые дни, теперь лежит пожилая женщина. В ее глазах — любопытство.

— Чего это вы без стука? — хрипловато, но с вызовом интересуется Игольникова.

— Привычка. У меня обычно нет времени церемониться, — роняю, заходя внутрь.

На ходу вынимаю ключи, кладу на тумбочку. И чувствую, как ее взгляд становится настороженным:

— Что это?

— Ключи от нового замка, — говорю. — Слесарь не мог до вас дозвониться. К счастью, я оказался поблизости.

— Вот как? — Сабина отводит глаза. — Спасибо.

— Не за что. Что у тебя с телефоном?

— Отключила, — пожимает плечами.

— Тегляев звонил? — сощуриваюсь. Девчонка молчит, но по ее бледному лицу и так понятно, что мое предположение верно. — Я как раз пришел предупредить, что его выпустили. Это суд… Я на решение судьи повлиять не в силах — сама понимаешь.

Мой голос звучит несколько взвинченно. Сабина поднимает ресницы, устремляя на меня немигающий взгляд. Смотрит несколько долгих секунд,