Психи - Энн Шеридан Страница 61

Мои спортивные штаны порваны прямо на ногах, и слезы текут по моему лицу, когда я зову на помощь, но я видела местность, когда мы ехали. Этот промышленный район так же заброшен, как и раньше. Вероятно, именно по этой причине они выбрали это место в качестве места своей работы. Им сходит с рук всякое дерьмо, и я, вероятно, всего лишь одна из очень длинной череды жертв.

Отчаянно пытаясь спастись, я поднимаю колено и бью им прямо по колотой ране, которую нанесла ему прошлой ночью. Он отлетает, издавая крик боли. На его лице отражается ярость, и я боюсь, что все, что я сделала, это разозлила зверя.

— ТЫ ГРЕБАНАЯ СУКА, — рычит он, выпрямляясь за мгновение до того, как его тяжелый кулак опускается мне на лицо, рассекая хрупкую кожу на щеке, когда моя голова отскакивает от грязного бетонного пола.

У меня кружится голова, и я жажду сладкого покоя смерти, но я знаю, что он не наступит, он не позволит этому случиться, пока не уничтожит меня полностью.

— Наслаждаешься тем, что принадлежит мне, как я вижу, — грохочет знакомый глубокий тон, прорезая боль и посылая малейший луч надежды по моим венам. — Знаешь, я мог бы поклясться, что предупреждал тебя не прикасаться к тому, что принадлежит мне, только прошлой ночью.

Парень разворачивается, его движение позволяет мне увидеть Маркуса, выступающего из тени, но он не единственный. Роман выходит из задней части склада, в то время как Леви заходит слева. Трое мрачных жнецов, пришедших положить конец моим страданиям. По крайней мере, я предполагаю, что так все и будет. Я могу себе представить, что они сейчас от меня не в восторге.

Парень качает головой, когда мужчины, удерживающие меня, спешат подняться на ноги, осознавая угрозу в помещение и понимая, что, несмотря на их численность, у них нет ни единого гребаного шанса.

— Чертова сука того не стоит, — выплевывает он. — Ты оставил ее бродить по моей собственности. Теперь она моя. Ты знаешь, как это работает.

Роман смеется, и это звучит так, словно ему почти жаль этого человека, но он все равно что мертв, так что, я думаю, не имеет значения, какая чушь льется из его уст сегодня вечером. Исход того, что должно произойти, не изменить. Хотя это настоящий позор, что ему пришлось вовлечь в это всех своих друзей. Все, что он сделал здесь сегодня вечером, — это подписал и их свидетельства о смерти.

Поскольку окружающие мужчины не сводят глаз с братьев, я вскакиваю на ноги, хватаю спортивные штаны, прежде чем броситься к Роману. Вероятно, он меньше всего заботится о моей безопасности, но также меньше всего позволяет кому-либо проскользнуть мимо себя. Я считаю его жестоким, неумолимым типом. Он из тех, кто войдет и выполнит работу, в то время как двое других, я боюсь, не стали бы торопиться, наслаждаясь своими убийствами, чтобы удовлетворить эту злобную частичку своих темных душ.

Находясь вдали от их круга, я получаю возможность дышать и впитывать все это. Насколько я могу видеть, у парней нет никакого оружия, но они также одеты в черные толстовки, в которых, вероятно, есть миллион мест, где можно спрятать клинки или пистолеты. Хотя что-то подсказывает мне, что их величайшее оружие — это их руки.

Они медленно начинают подходить к мужчинам, и я наблюдаю, как дерзкая уверенность быстро исчезает с их лиц. Они лучше многих знают, с какими парнями имеют дело, и их болтовня определенно не принесла бы им никакой пользы.

Их шестеро, они стоят в центре склада, и когда я смотрю на Леви на противоположной стороне помещения, я замечаю сосредоточенное возбуждение, зарождающееся в его глазах. Это именно та ночь, о которой он мечтал.

Один из придурков, которые держали меня, сдается и сбегает. Он разворачивается на пятках и устремляется к открытой двери склада, оставляя своих друзей встречать гнев ДеАнджелисов, зная, что у него нет ни единого шанса, если бы он остался.

Я смотрю, как он убегает, и братья позволяют ему опередить себя всего на несколько шагов прежде, чем рука Маркуса взлетает с силой атакующего питона. Широко раскрытыми глазами я наблюдаю, как серебряное лезвие молниеносно рассекает воздух и с тошнотворным хрустом вонзается прямо в горло бегуна.

Я громко втягиваю воздух, отпрянув назад, когда бегущий немедленно останавливается. Он поворачивается, тусклый свет склада едва освещает его, когда он пальцами сжимает горло. Булькающий звук наполняет склад, и когда из уголков его рта вытекает кровь, мужчина падает на колени, тусклый свет отражается от кончика лезвия, торчащего из передней части его горла.

Идеальный кадр.

Мои глаза расширяются от ужаса, и я отступаю, пытаясь убраться подальше, наблюдая, как мужчина падает вперед и быстро начинает истекать кровью. Его люди рычат от ярости, и прежде, чем я успеваю даже вскрикнуть, братья спускаются с поводка.

Их скорость не похожа ни на что, что я когда-либо видела раньше, они переходят от состояния покоя к мощному спринту, мчась за тем, что, я уверена, они считают самым сладким видом мести. Маркус направляется прямо к парню, которого я ударила ножом, в то время как Роман целится в двоих, стоящих к нему ближе всех.

Леви оказывается самым быстрым и добегает до ближайшего к нему парня еще до того, как тот вытаскивает пистолет сзади из своих заляпанных джинсов. Я кричу, издавая леденящий кровь звук, когда смотрю, как Леви яростно сворачивает парню шею свирепым поворотом. Его голова практически отрывается от его гребаного тела с громким хрустом, прежде чем Леви отпускает его, позволяя ему рухнуть жалкой грудой у его ног.

Я отступаю, не в силах отвести взгляд от ужаса, в то время как мое сердце бешено колотится, ужас быстро пульсирует в моих венах. Маркус играет со своим парнем, растягивая удовольствие, пока Романа окружают трое других мужчин.

Он с легкостью отбивается от них, вытаскивая кроваво-красный кинжал, и быстрым движением запястья его клинок начисто отсекает руку парня от тела. Он падает на колени в агонии, и громкий стон, вырывающийся из глубины его души, будет преследовать меня до конца моих дней. Он запрокидывает голову, чтобы закричать, и, не упуская такой благоприятной возможности, Роман быстро добивает его своим красным клинком, пронзая впадину у основания шеи, не останавливаясь до тех пор, пока кончик лезвия не пронзает его сердце.

Роман оставляет его тонуть в собственной