Люби меня навсегда - Саша Шу Страница 52

Ещё один поворот и мы упираемся в центральный вход в галерею Уффици. Ну конечно же! Как я могла забыть. Перед входом змеится, как водится, многокилометровая очередь из страждущих приобщиться к прекрасному туристов, которую нам не отстоять и до вечера, но Рома уверенно ведёт меня мимо неё к отдельному входу.

– Prego, – протягивает он свой телефон билетёрше на входе, и нас пропускают в одну из самых известных галерей мира. – Я купил билеты заранее, я же знаю, как сложно сюда обычно попасть, – улыбается он мне, и я поражаюсь, как он запомнил моё желание на той скомканной жалкой салфетке!

Он ведёт меня, стараясь не задерживаться, именно туда, куда я и хотела попасть ещё раз в своей жизни: в зал Боттичелли, к моей «Венере». Он бережно и аккуратно, словно маленького ребёнка, подводит меня к полотну и ставит прямо перед ним, и на секунду мне даже кажется, что он готов отгонять от меня случайно забредших сюда посетителей, как назойливых мух, чтобы никто не мешал мне наслаждаться моментом.

Я стою, застыв, перед этой картиной, как стояла десять лет назад, впервые оказавшись здесь. Я помню, моя мама торопила меня, раздражаясь всё больше, а я просто физически не могла оторваться от полотна, стараясь вобрать в себя каждую чёрточку каждого выписанного на ней лица. Вот и сейчас, я словно целиком вдыхаю в себя шестьсот лет, разделяющие нас. Разница лишь в том, что Симонетта Веспуччи, изображённая на картине, до сих пор живёт в этом творении. А меня уже не станет очень скоро.

– Не надо плакать, малышка, – словно издалека доносится до меня голос Элвиса, и я понимаю, что стою и реву перед картиной, увидев которую впервые в детстве, решила посвятить себя искусству.

– Ты ведь знаешь, что почти триста лет эта картина особо даже никого не интересовала? – поворачиваюсь я к Роме.

– Ну конечно же, – усмехается он.

– Вот и я тогда была поражена, когда узнала об этом. Но потом какой-то человек откопал её, сдул с неё слой пыли, вытащил на свет Божий, и мир заново открыл для себя Сандро Боттичелли! Я всегда хотела быть тем человеком, понимаешь? – объясняю я Элвису, что же со мной не так.

– Ты всегда сможешь стать таким человеком, Полин, – гладит он меня по щеке, и я понимаю, что времени у меня осталось не так уж и много, чтобы стать той, кем я всегда хотела быть. А уж тем более, чтобы открыть кого-то.

– Нам пора ехать, – направляюсь я к выходу, и напоследок оборачиваюсь к своей самой любимой картине. – Спасибо, что привёл меня сюда.

Через четыре часа мы паркуемся неподалёку от Пьяцца дель Пополо в Риме, и я протягиваю Роме пакет, с завёрнутыми в него купюрами.

– Здесь всё, как мы и договаривались, – и мне кажется, или его челюсти снова заходили от злости? – Ровно двадцать тысяч зелёных. Наличными. И сверху десять тысяч за хлопоты, ну ты понимаешь: все эти квартиры, рестораны, подарки, – вот теперь у него такой взгляд, что он меня ударит. Но я беззаботно-деловым тоном продолжаю: – Подожди меня пару секунд, я сейчас вернусь.

Я выхожу из машины, чтобы за столиком в кафе найти того, с кем у меня назначена встреча. Через пару минут мы уже вместе возвращаемся к авто, чтобы забрать вещи.

– Давид, – протягивает Роме руку мой спутник. – Огромное спасибо, что довезли мою Полин в целости и сохранности, – и берёт с заднего сиденья спортивную сумку, набитую моими вещами. – Ну что, можем идти? – поворачивается он ко мне, и я, стараясь не глядеть на Элвиса, отвечаю с улыбкой:

– Да, конечно! – и, всё-таки повернувшись к Роме, небрежно машу ему рукой: – Спасибо, что довёз меня!

17

Октябрь уже окрасил в охру и медь бескрайние холмы Тосканы, и мы с Давидом едем в его BMW-кабриолете сквозь золотые поля в сторону Флоренции. Прошло всего несколько дней с того момента, как мы встретились в Риме, и как порядочный мужчина он везёт меня познакомиться со своей семьёй. Так скоро. Всё это время я жила в его огромной квартире с бесконечно высокими потолками, старинной мебелью и картинами.

– Тебе надо прийти в себя, белла, – только и сказал мне в тот вечер Давид, тихо затворяя за собой дверь в спальню. А мне было так страшно оставаться в чужой тёмной комнате совсем одной, но я промолчала. Потому что это было так по-мужски и благородно. Учитывая, что он ждал этого момента несколько лет. И вот, теперь я у него, полностью в его распоряжении, но он не спешит срывать с меня одежду и заваливаться ко мне в кровать, а сдержанно ждёт, когда я сама захочу наконец-то сделать это. Но дело в том, что лёжа в тот день в его прохладной спальне, слушая звуки Рима, доносящиеся с улицы, я совсем не чувствовала себя в безопасности. Я лежала и рисовала воображаемые узоры на потолке, складывая их из многовековой пыли и отблесков света, доносящихся с ночных улиц, а потом включила свой телефон, открыла свой блог и начала писать новый пост под фото, где я стою, растерянная и серьёзная рядом с картиной Сандро Боттичелли «Рождение Венеры».

Мы познакомились три года назад. Мне было девятнадцать, и я приехала в Италию проходить практику: мы посещали музеи, работали вместе с научными сотрудниками и, конечно же, слушали множество лекций и семинаров, один из которых и вёл Давид Монти – известный галерист и коллекционер. Элегантный и стройный, с уложенными чёрными волосами, в идеально сидящем на нём костюме, которые так идеально сидят только на итальянцах, и в неизменных кожаных мокасинах ручной работы, он покорил все девичьи сердца, не только своей изысканной аристократической красотой, но и тонким чувством юмора и бесконечным запасом знаний.

Злые языки поговаривали, что он любит девочек помоложе, но с нами он всегда держал четкую дистанцию «преподаватель-стажёр». Хотя любая моя одногруппница была бы просто счастлива провести с ним ночь, или две, или каждую ночь нашей практики. Но вот пришёл день, когда нас распределяли, кто