Праведные клятвы - Киа Кэррингтон-Рассел Страница 51

Я выдыхаю. В который раз мои слова остаются без ответа, как всегда, когда я говорю о своих желаниях.

— Папа, хватит, — одергивает его Райя. — Она взрослая, хватит обращаться с ней, как с ребенком.

Я оседаю в кресле, чувствуя, что это только делает меня ещё больше похожей на ребенка.

— Мне нужно отойти на минуту, — говорю я, отодвигая стул.

— Хани, — зовет меня Райя, но я уверенно направляюсь в сторону туалета. К счастью, там никого нет. Хватаюсь за края раковины и делаю глубокий, неровный вдох. Внутри всё бурлит, и мне хочется разнести здесь всю мебель.

Слева я замечаю высокое окно, и лёгкая улыбка проскальзывает на лице при мысли о том, как мы с Доусоном однажды выбрались через похожее. Интересно, могла бы я провернуть то же самое сейчас. Но кто станет моим напарником для побега в этот раз?

Дверь открывается, и я быстро отворачиваюсь от окна, когда в комнату заходит мама. Она выглядит сочувствующей, кладет руки мне на плечи. Я выдыхаю, стараясь отпустить злость — не хочу выплескивать её на неё.

— Мы не хотим быть строгими. Просто скучаем по тебе, — говорит она. Я знаю, что это из любви, но это чувство удушающее. И когда-то я уже сказала ей об этом, и она расплакалась.

Отец любит нас всех, но даже мама не стала исключением для его требований. Всё должно оставаться в рамках, чтобы поддерживать имя Риччи.

— Мне просто нужно, чтобы вы оставили мне немного пространства. Я приехала сюда, чтобы понять, кто я. Я рада, что вы приехали, но не хочу, чтобы вы меня всё время поучали.

Она понимающе кивает.

— Я поговорю с твоим отцом.

— Спасибо, — благодарно говорю я.

Она дарит мне теплую улыбку и легонько похлопывает по плечу.

— Он просто хочет для тебя лучшего. Ты же наша малышка.

Я снова вздыхаю.

— Я знаю.

Но, черт побери, должен же быть какой-то предел опеке над ребенком. В мире, в котором мы родились и выросли, нас с детства учили осторожности. Если бы я была сыном, меня, возможно, учили бы обращаться с оружием. Но вместо этого, будучи девочкой, я училась улыбаться, быть вежливой и защищаться, но только так, чтобы при этом не покидать дом без телохранителя и никогда не оказаться в ситуации, где эти навыки могли бы понадобиться. С его точки зрения, только мужчина может защитить женщину.

И я не знаю, как изменить такой образ мышления у своего отца.

Но теперь это чувство душит меня, и всё, от чего я пыталась убежать, догнало меня здесь.

ГЛАВА 42

Доусон

Моё нутро буквально кипит от злости на следующий день, когда я вижу её идущей с другим мужчиной. Ревность — чувство мне не знакомое, но сейчас я ощущаю её каждой клеткой. Так вот почему она отменила встречу прошлой ночью? Она была на свидании с кем-то другим?

Я наблюдаю за ними с машины несколько минут, пока они не начинают останавливаться у разных магазинов. В конце концов я выхожу из машины и решаю подойти.

Подойдя сзади, я слышу её смех на что-то, что сказал этот тип, и ненавижу, что кто-то другой смог её рассмешить.

Я что блядь начинаю влюбляться в неё?

Я не должен. Ей наверняка захочется больше жизненного опыта, прежде чем она просто остановится на мне. Я был её первым и единственным, и я знаю, как её тянет к новым открытиям. Она задаёт мне такие вопросы, которые обычно в двадцать с небольшим обсуждают с лучшими друзьями. Да что там, такие вопросы задают подростки.

С одной стороны, мне нравится, что она доверяет моему мнению, но другая часть меня задается вопросом, почему ей никто не рассказал этого раньше. Разве она жила настолько под защитой? Я понимаю, что её семья — из тех, где слово отца — закон.

Но потом я вспоминаю Райю и задаюсь вопросом, почему Хани не такая же.

И не то чтобы я хотел, чтобы она была как Райя. По крайней мере, в плане прямолинейности, которой у Райи намного больше, чем у более сдержанной Хани. Ну, сдержанной — по отношению ко всем, кроме меня.

Она снова смеется, и я в этот момент касаюсь её плеча. Она поворачивается, и рука мужчины по-прежнему держит её под руку. И, когда он оборачивается вместе с ней, я понимаю, что это не просто кто-то.

Это её отец.

Пиздец.

Моё кислое выражение лица мгновенно сменяется на более нейтральное, когда её лицо принимает настороженное выражение.

— Доусон, — сдавленно говорит она, затем берёт себя в руки и продолжает: — Ты помнишь моего отца. — Она указывает на него, и я протягиваю ему руку.

— Да, рад вас снова видеть, сэр.

Он смотрит на мою протянутую руку, даже не пытаясь её пожать, и снова переводит взгляд на дочь.

— Нам пора, твоя мать будет волноваться.

Да, ненависть к моей персоне все еще при нем.

Хани высвобождается из его руки.

— Ты иди, а я хочу поговорить с Доусоном. Это ненадолго. — Она наклоняется и целует его в щеку. Всё это время он сверлит меня ледяным взглядом, а я отвечаю ему лёгкой, почти насмешливой улыбкой.

Он нехотя разворачивается и уходит.

Хани находит узкий переулок между двумя магазинами, чтобы он не мог нас видеть. Как только мы оказываемся в уединении, я притягиваю её к себе, смыкая наши губы в поцелуе, так близко, что между нами не остаётся воздуха. Сначала она отвечает на поцелуй, наши языки переплетаются, руки Хани обвивают мои плечи, а я сжимаю её талию, прижимая её к себе. Но тут она, кажется, осознаёт, где мы находимся, и прерывает поцелуй.

— Мой отец может нас увидеть, — говорит она, отстраняясь.

— Это проблема? — спрашиваю я.

Она убирает мои собственнические руки от своей талии.

— Да.

— Почему?

Она приподнимает бровь, и я уже знаю ответ, но хочу услышать его от неё вслух.

— Отец не любит тебя, но не принимай это на свой счет. Думаю, он не одобрит любого, кто будет рядом со мной. Разве что сам выберет этого человека.

Я молчу, а она продолжает:

— Постой… А как давно ты здесь?

— Недолго. Увидел тебя и захотел увезти к себе. — Я снова тянусь к ней, и на этот раз она не отстраняется. — Скажи мне, что ты приедешь.

Чувствую себя гребанным потерянным щенком. У меня сейчас столько документов и контрактов, которые можно было бы