Эми Дженкинс - Медовый месяц Страница 49

Алекс крикнул:

– Она летит в Мексику!

Джейкоб рассмеялся и сказал, что в Мексику с нами не полетит, но может доставить в аэропорт Кеннеди. Когда мы взлетели, я вытащила у Алекса из кармана пистолет и бросила его в лужу на крыше.

Охранники, Пол, Делла и прочие выбежали из двери через несколько секунд после нашего взлета. Мы не беспокоились – ярко освещенные небоскребы вокруг нас уносились вниз в ясном ночном воздухе, как рукотворный лес торчащих сталагмитами алмазов – величайший каньон в мире.

– Пятая авеню, – проговорил Алекс. – Боишься?

– Чего мне бояться? – спросила я. – Умереть?

Алекс не ответил. Он смотрел на Гудзонов залив – туда, где статуя Свободы вздымала ввысь свой факел.

– Вот так же стояла и я, – сказала я, – целых семь лет.

Он помолчал, а потом сказал:

– Извини.

– Знаешь что, – чуть погодя проговорила я. – Если бы пришлось сейчас умереть, я бы, пожалуй, не возражала.

Глава семнадцатая

Представьте себе такое. Представьте спальню в начале медового месяца. Кровать с кружевным пологом. Измятые белые простыни, легко колышущиеся в струях ветерка от вентилятора на потолке. Темные деревянные лопасти вентилятора, которые при вращении чуть потрескивают, вызывая чувство покоя. Белокаменный карибский солнечный свет за дверями веранды, теплый, нежный карибский воздух. Мягкую ватную тишину, нарушаемую лишь отдаленным бренчанием маримб и почти неуловимым ленивым касанием волн о песок.

А теперь представьте себе лежащую на кровати молодую женщину. Согнутая в локте рука подпирает голову. Она спокойна, очень спокойна, от зноя на ее коже выступил легкий пот. Она смотрит на вращающийся на потолке вентилятор и думает о молодом мужчине, который лежит на кровати в другой комнате – зеркальном отражении этой.

Молодой мужчина одет нелепо, по-городскому: белая рубашка от вечернего костюма, черные брюки и ботинки. Он беспокоен, перекладывает ноги так и этак, руки заложены за голову. У него вид человека, поставившего на карту слишком многое. Что-то очень для него важное. Возможно, он встает и начинает расхаживать туда-сюда по комнате, как делают люди, спрятав в чемодан совершенно секретные документы. Впрочем, у этого молодого мужчины никакого чемодана нет. У него вообще ничего нет, кроме одежды, которая на нем.

Налюбовавшись этой воображаемой картиной, молодая женщина перекатывается – то есть я перекатываюсь – по двуспальной кровати посмотреть на муравьев. Их количество удвоилось. Наверняка прибыло подкрепление, еще один батальон – на полу моей спальни армия насекомых проводит военные маневры. Их вызвали для выполнения какой-то очень важной задачи, и я гадаю, откуда каждый из них узнал эту задачу – по их виду не скажешь, что в голове у них много места для мозгов. Я размышляю, не родились ли они с этим знанием, с информацией, уже заложенной в их ДНК, но в таком случае почему бы и я не могла родиться с заложенной в ДНК информацией, что мне делать. Как Пол родился с заложенной в ДНК информацией, что ему надевать.

Потом до меня доходит, что так оно, вероятно, и есть – я родилась с врожденной информацией. Я, вероятно, маршировала, как муравей, к какой-то генетически предопределенной цели, сама ее не зная. До меня доходит, что вещи любят самоопределение, а шанс и выбор, возможно, – более или менее убедительная маскировка составленного высшим Творцом плана.

Я вовсе не хочу оправдаться таким образом в том, как поступила с Эдом, – просто мне нужно как-то объяснить все самой себе. Мне нужно научиться уживаться с собой, и муравей в лабиринте моего мозга проползает таким путем. Первое:

Эд уходит от меня, и уходит не в первый раз. Правда, я знаю, что он это не по-настоящему, но, поступая так, он рискует, что я приму его действия за чистую монету. Второе: я вовсе не хотела снова столкнуться с Алексом. Третье: когда я познакомилась с Эдом, первой моей мыслью было: это не мой тип. Прошу прощения, что столько об этом говорю. Я хочу сказать, что это было первое секундное впечатление, перешедшее в многолетнюю близость. Но было именно так, и теперь в этом видится глубокий смысл.

Потому что теперь я далеко и могу ясно видеть то, что всегда знала, но как-то постоянно забывала – я никогда не питала к Эду страсти. Не ощущала его сбывшейся мечтой, не испытывала к нему тех радужных чувств, которые внушают в сказках. И мне казалось, что так и должно быть. Я решила, что достаточно уже выросла, чтобы отбросить принцев в сияющих латах, – я смеялась над подругами, которые катались на американских горках радости и отчаяния со своими восхитительно невыносимыми дружками. Но теперь я вновь обрела вкус к волшебству и убеждена, что мой отказ от страсти был ошибкой. Страсть зажигает огонь близости, что бы с ним потом ни случилось. И я снова и снова возвращаюсь к той самой первой мысли, что Эд – не мой тип.

Так что теперь я просто двигаюсь на автопилоте – как муравьи.

Пока все хорошо. Поездка с Алексом была Великим Бегством. Одна ли я такая, кому аэропорты кажутся самым сексуальным местом в мире? Возможно. Когда мне было двадцать один, я хотела стать стюардессой, даже подала заявление. Я прошла собеседование, но не успела выйти из здания, как на колготках у меня спустилась петля, и Делла убедила меня в том, что я и без нее подозревала, – что мой личный уровень ухоженности не сулит большого успеха. Так что мы вдвоем сели выпить кофе с бесконечным набором тостов и фантазий о великолепных рабочих местах, которые мы получим, если и впрямь соберемся делать карьеру.

Наверное, в аэропортах возникает чувство открытых возможностей и перспектив – чего стоят такие, например, объявления: «Пассажиров на рейс 212 в Бомбей просим пройти…» Здесь мир кажется приготовленной для меня устрицей.

Мы с Алексом скользили по сверкающему полу к стойкам регистрации, отчаянно ухватившись друг за друга, чтобы не потеряться в толпе. Вся эта суматоха, все эти совершенно обычные люди, занимающиеся самыми обычными делами, вся эта скучная бюрократия, казалось, лишь усиливали нашу прекрасную и волнующую тайну – что мы избранные. И конечно, мы с Алексом успели проделать кое-что обязательное для аэропорта, как в свое время в Лондоне, – счастливо поели в «Счастливых едоках»; это был наш родимый дом.

Все идет идеально и кажется совершенно естественным. Через два часа рейс в Канкун. Когда дело дошло до денег, я попыталась внести свою лепту, но Алекс не допустил этого и даже не улыбнулся. Я мельком заметила пачку кредитных карточек в его бумажнике. Это меня потрясло. Я ощутила прилив веселья, а потом толчок робости. То есть я знала, что Алекс хорошо зарабатывает, но не делала из этого никаких выводов. Раньше я никогда не гуляла с богатыми парнями.