Не рычите, маэстро, или счастье для Льва (СИ) - Тур Тереза Страница 41

Запыхавшийся, словно он всю дорогу бежал. И не только с вокзала, а сразу из Москвы.

- Привет, - он сделал шаг и обнял ее.

- Что? Что ты тут дела…

Приложил пальцы к ее губам.

- Ш-ш-ш-ш. Я просто встретить тебя. И обнять. Можно не говорить. Ни о чем вообще. Можно же?

Ирина вот была с ним категорически согласна. Не говорить. Не выяснять. Не планировать, что дальше. Просто прижаться. И помолчать. И задрожать от счастья, разбежавшись, прыгнуть в него, как в набежавшую соленую волну океана.

- Тебя же не тошнит?  - тревожно спросил он.

Вот что за… Весь романтический настой сбил. Ирина прислушалась к себе. Нет, не сбил. Просто океан зазвучал чуть насмешливо.

 - Я одеколоном не пользовался, - гордо доложил Лева. - Вообще. Все остальное без отдушки. Никогда не думал, что найти шампунь без запаха – это такая проблема.

Ирина повела носом. Ну, ни дать ни взять собака. И даже не ее стафордширдина-улыбака, а какая-нибудь серьезная гончая. Пахло… Левой. И так увлекательно, что хотелось… хотелось…

Она легонько прикусила подушечки пальцев у своих губ.

- Ир, - вздрогнув, выдохнул он. – Я ж и так уже просто сумасшедшим стал. Или не сплю. Или ты мне снишься. Мы мне снимся. И…

Прикусить чуть посильнее. Обещал же не разговаривать. А сам. Болтает и болтает.

- Ирочка, - он склонился над ней. Посмотрел на нее – не глаза, а зеленые омуты, а которых так хотелось пропасть. Руки на плечах. Прикосновение губ. Как же она соскучилась. Прижаться, почувствовать, как руки, подрагивая от нетерпения, проникают под ее свитер. Услышать полувздох-полустон, когда он коснулся ее кожи. И не понять, чей он. И тут же – совершенно четкий, неуместный в их сказке голос лечащего врача:

- Ирина Ильинична. Ой.

Они отпрыгнули друг от друга, как пионеры, которых запалили за первым поцелуем. И разом покраснели.

 Врач рассмеялась:

- Я рада, что самочувствие нашей пациентки вернулось в норму.

- А… я приехал Иру забрать, - зачем-то сообщил Лева.

Доктор кивнула, в глазах плескался смех.

- Погоди. У тебя же сегодня концерт, - встревожилась Ирина. – Тридцатое декабря, многолетняя традиция и все такое. Саша как раз собрался прийти. И у тебя же прогон!

Он кивнул. И гордо сообщил:

- Я удрал.

- Ты, прости, что?

- Удрал.

И такая мальчишеская бесшабашная улыбка – просто голова кругом идет от этого мужчины. Хотя… кругом – вот этого не надо. Только что добились, чтобы этого не было.

- Таак. А с кем Саша?

- Вы тут разбирайтесь, - подняла глаза к потолку доктор. – Ирина Ильинична, зайдете в ординаторскую за назначениями и выпиской.

- Хорошо, простите.

- Да ничего, - врач улыбнулась.

- Саша под присмотром, - быстро затараторил Лева. – Его к Антонине Георгиевне отвезет Сергей. Я еще вечером договорился, когда узнал, что тебя выписывают. Не спрашивай, что мне стоило поднять Сергей в такую рань. Но я это сделал. Саша знает, что за ним присмотрят, а я поеду к тебе. Он еще спал, я уехал рано. Просто вчера…

- Вы после ошеломляющего дебюта на рояле играли, - проворчала Ирина. – Пока не упали рядом с ним. Или под него.

Лева кивнул. Смущенно. Потом поцеловал ее, быстро, легко.

- Погоди, я сейчас. - И понесся за врачом.

Ирина села на кровать. И поняла, что совершенно. Неприлично. Абсолютно счастлива.

- Поехали, - в палату заглянул Лева, взял сумку. – Бумаги я забрал.

Ирина кивнула. И вдруг расплакалась. Сумка оказалась на полу, Лева – рядом с ней.

- Ирочка, ну что же… Ну… Не надо… Прости.

Она только головой замотала. Вот как сказать, что это – от счастья. При том, что чувствуешь себя удивительно глупо.

- Поехали, - взяла она себя в руки.

- А почему не Олеся? – спросила Ира, когда они отъехали от больницы, наконец вырулив. – Логичнее было бы ее попросить остаться с Сашей.

- Слушай, я ей написал вчера. Но получил уже ночью какую-то невразумительную смску от Томбасова. С ее телефона. Мне рекомендовали… много чего. Я так понял, Олеся вчера… как бы это так выразиться… И ее лучше не беспокоить. Только я не пойму, с чего он на меня зол-то? Или не зол. Или веселится. Если он умеет. В общем, я так и не понял. Кроме того, что Олеся не сможет.

- Она тоже с кем-то напилась до сорванного голоса? – пазл похоже начал складываться.

- И мама мне прислала крайне странное голосовое сообщения.  Там кто-то поет. И…

- Тааак. То есть три вполне приличные дамы вчера заключали пакт, - рассмеялась Ирина. – Может, переборщили?

- А мама тут при чем? – удивился Лева.

- То есть ты ничего ей о своих планах не говорил. И обо мне. И о сыне.

- Нет. А зачем.

Чем бы его по башке треснуть? Или крышку от рояля на башку уронить? Или… топор. Ей решительно в хозяйстве нужен топор.

- Я за рулем, - прочитал ее кровожадные мысли Лева. – И вообще. Мы решили отношения не выяснять.

- Никогда не отдам ребенка в интернат. Особенно при консерватории.

- Почему? Прекрасный старт для карьеры.

- Чтобы потом он меня из своей жизни вычеркнул. И я с ума сходила, не понимая, что с ним происходит? И делала неправильные выводы?

- Ира? Ты что – общалась с моей мамой? – с ужасом проговорил Лева.

- Странно, что ты с ней не общался. Так. Мы сегодня не выясняем отношения. Ни в коем случае.

- Конечно нет. Но вот я замечу. Просто вслух. Про интернат предложила ты сама.

- А я тебе ни в коем случае не буду отвечать, потому как мы договорились просто молчать, что это был ирония. Сарказм даже. Ядовитый.

- Ну, знаешь ли!

Тут они переглянулись. Злобно. Перецепились глазами. И вдруг начали смеяться. В такт, словно кто-то отмашку дал.

- Я тебя люблю, - вдруг сказал Лев. Сказал – и уставился на дорогу, приходя в себя. И отчего-то внутреннее сжимаясь.

- Я тебя люблю, - тут же откликнулась Ирина, словно ждала его слов, чтобы сказать в ответ то, что давно хотела.

Доехать домой. В молчании, потому что сил на слова уже не осталось. Да и они были лишними, этим слова, что лишь сотрясают воздух да дают возможность не понять друг друга. Подняться по лестнице. И потеряться в объятиях друг друга, как только за ними закрылась дверь.

Глава двадцать вторая

Главное, быть счастливым,

И неважно, какое заключение напишет психиатр

(С) ВК

- Мама, нам нужно серьезно поговорить.

О. А вот этот звонок по скайпу из Москвы был для нее сюрпризом. Как и решительно поджатые губы. И зеленющие злющие глаза. Ой, что-то подобное она видела. Во взрослом исполнении.

- Добрый день, милый, - улыбнулась она Саше, в очередной раз понадеявшись, что от нее ребенок возьмет склонность к языкам, раз уж со всем остальным не срослось.

Она смотрела благожелательно и с любовью. И видела, как злость уходит из глаз, как появляется ответная улыбка.

- Я видела на ютубе твое выступление. Это было супер.

Улыбка юного музыканта сменилась смущением. А потом гордостью. И – тревогой:

- Тебе правда-правда понравилось?

- Да, - совершенно искренне ответила она. – И пел ты отлично. И держался. И я скачала «Снежинку» себе. И пересматриваю.

- А мы с Львом боялись, что ты будешь ругаться, - затараторил Саша, выходя из режима сурового бескомпромиссного мужчины и становясь самим собой. – Но он, правда, не виноват. Он же не мог выступление отменить. А из гримерки я сам сбежал. И микрофон нашел. И спел. И Лев мне потом показал на рояле, как модуляцию делать. И мы с ним…

Тут Саша, видимо, вспомнил, что палиться маме про зверское нарушение режима – не сильно здравая идея. И выражение лица у него стало снова точь-в-точь Левино. Ну, когда тот считает, что сильно-сильно накосячил. Ох. Умиляшки какие.

- Мама, а он меня любит?

Охо-хо-хо. Все-таки с тайнами прошлого она передержала. И надо было все рассказать сыну давно. И всяко не по телефону. И что теперь ей делать?

- Мама. Почему все говорят о том, что я на Льва похож? – выпалил Саша требовательно.