После развода. Бывшая любимая жена - Анна Томченко Страница 40

Я не пришёл в себя, уснул в машине.

Очухался в районе пяти утра от постоянных вибраций телефона.

Устинья.

Чёртова туча пропущенных.

Я закусил губы, ударился лбом об руль.

Понимал, что я перешёл границу, понимал, что я накосячил, понимал, что это конец.

Глава 49

Адам

Это конец.

Я понимал, что не имею права унижать её своим предательством. Я понимал, что она имеет право на правду. Меня хватило ровно на короткий промежуток времени. Приходя домой я глядел в её честные глаза и понимал— какая же я скотина. Ничего во мне хорошего никогда и не было. Все моё хорошее вот— она, сидела передо мной, глазами хлопала и хотела завести дочку.

Вот она— мое хорошее.

А я дерьмо.

Настолько дерьмо, что пьяный, бухой просто пошёл и переспал с какой-то девкой в туалете.

Я настолько дерьмо, что не представлял, как дальше быть. Я не хотел никакого развода, не хотел никаких последствий, но как-то так сложилось, что жизнь бьёт всегда в самый неудобный момент. Поэтому я и не хотел ожидать удара. Меня хватило ненадолго. Вернулся, как будто бы из командировки, хотя на самом деле ездил на обследование в больницу. Хотя не понимал уже, нафига мне это надо, но оно было плановым, постоперационным.

Вернулся и понимал, что дальше бессмысленно тянуть и сказал о разводе.

Я видел, как в её глазах догорает пламя всего хорошего ко мне. Я видел, что ей больно, но я ничего не мог поделать. Мне казалось, что я своими прикосновениями её даже оскорбляю, что она была для меня всем, а я все равно переступил черту и предал. Поступил настолько дерьмово, настолько ужасно, что вены вскрыть хотелось.

Я не знал, что так будет. Не знал, что уезжая на психе от неё, разверну ситуацию таким образом, что нарушу данные клятвы. А я ведь клялся, что буду любить её вечно.

Я любил её вечно, только любовь моя гнилая оказалась. Она бежала за мной всю жизнь, шла рядом, торопилась, опережала меня и все это по краешку, на острие лезвия.

Она порезалась.

Я думал, что ничего дерьмовее, чем разговор о разводе, у меня с Устиньей быть не может, но могло. Дебильная фраза о том, что раз в год и палка стреляет— про меня.

Только прооперировался, непонятно что было, а анализы, выписка из медицинской карты— лежали на столе.

Твою мать.

И вот когда действительно стоит открыть сейф и пустить себе пулю в лоб.

Я же понимал, что ничего хорошего из этой беременности не выйдет. Я же понимал, что после операции не пойми с какими сперматозоидами. А вдруг там одни головастики бесхвостые?

Я вышел и сказал про аборт.

И говорить было настолько тяжело, что язык не поворачивался. Чувствовал себя не дерьмом, а намного хуже. А она, когда я объяснял, что нам не надо рожать, смотрела на меня, сидела в осколках. Как не пытался её поднять, она словно бы упираясь, старалась причинить себе как можно больше боли. А уходя я видел в её глазах, что аборт она не сделает. Но я надеялся на то, что она будет понимать и осознавать сколько дерьма между нами произошло, что это исключает вообще какую-либо вероятность того, что ребёнок должен родиться.

И это страшно.

Первую неделю после того, как произошёл разговор о разводе, я только что и делал, что пил. Сидел в квартире и не выходил толком никуда. Давился своей злостью. Давился ненавистью к себе, а ничего поделать не мог. Но я поступал как честный человек: я изменил, я сказал про развод и про аборт я тоже сказал, пусть не до конца честно может быть. Если бы она поняла, почему я это предложил — она бы пошла на него, но я все же надеялся, что у неё рациональность заиграет.

Рациональность, а может быть чувство мести или ещё чего такого и она все-таки шагнёт и примет правильное решение.

Разводили нас быстро. Сказал, что не будем ничего делить, потому что действительно не видел в этом смысла.

Для чего?

Я её и так не обижу.

Она получит все, что захочет. А дербанить бизнес, который и без того удержать проблемно мне взрослому, здоровому мужику, казалось безумно глупым. Тем более Устиньи были клиники— занимайся не хочу.

Она не хотела.

Она не появилась за месяц ни разу в главном офисе. Не запросила никакие отчёты, ни документы, ни сводку доходов и расходов— ей было плевать.

Я знал, что она появлялась только в своей клинике, где работала косметологом.

Я не понимал какого черта она настолько пофигистично ведёт себя.

Это примерно, как если бы я сейчас взял и забросил все свои стройки, торговые центры, земли просто потому, что мы оказались в разводе.

Ее хотелось приехать, тряхнуть за плечи, но в это время звонила мать.

— Ах ты предатель. — Шипела она на меня. — Иуда какой-то. Не я тебя растила. Господи, господи. Не я тебя растила.

— Прекрати. — Холодно отвечал я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Прекрати мне выговаривать и устраивать истерики. Это я с ней развёлся, а не ты перестала быть её второй матерью. Тебе никто не запрещает общаться с ней.

— Мне никто не запрещает. Но вместо того, чтобы общаться с ней как с женой своего сына, я общаюсь с ней сейчас, как с бывшей женой своего сына. Потому что у сына мозгов ни черта нет. Потому что сын решил, что всевластный. Что тебе не сиделось? Что тебе не жилось в браке? Что гулять захотел, да?

Как я понимал, мать была не в курсе. И поэтому я посчитал неважным уточнять, что действительно произошло между мной и Устиньей.

Да и Устинья сама не была в курсе. Я не рискнул признаться в том, что изменил.

Развод, так развод.

Развод, как по мне выглядел более щадящее, нежели чем измена. Измену бы не пережила. Да и для меня, для самого, это было что-то из ряда вон выходящим. Я думал, что эта история повисла где-то далеко и никак не ожидал, что в один из дней у меня появится на телефоне сообщение: “ Это Галя. Надо встретиться. У меня для тебя есть наверное хорошие новости”.

Твою мать.

Она издевалась.

Я причём даже не сразу вспомнил, какая Галя, потому что в баре был однозначно излишне пьян. Но когда до меня дошёл смысл