Скорпион - Авина Сент-Грейвс Страница 4

— Я не...

— Ты смеешь перечить мне? — Она повышает голос на грани крика. — Ты только и делаешь, что причиняешь мне боль. Я вырастила тебя, кормила, дала крышу над головой. Ты думаешь, я обязана была это делать? Ты думаешь, я должна жить с неблагодарной дочерью, которая лжёт так же часто, как дышит?

— Мама, пожалуйста, — умоляю я. Хотела бы я, чтобы она была хоть немного разумной, чтобы выслушать меня. — Я хотела рассказать тебе о Матисе, но ты так неадекватна.

— А это? — Мама хватает со стола бумагу и трясёт ею, мну. — Политология?

— Я хочу быть журналисткой, — робко говорю я.

— Никто не любит женщин с мнением. — Она фыркает, как будто моё существование оскорбительнее моего ответа. — Как ты собираешься найти хорошего мужа?

— Матис был рядом со мной годами. Он хочет, чтобы я делала то, что сделает меня счастливой...

— Такой, как он, никогда не захочет тебя по-настоящему.

— Он любит меня, — настаиваю я. Её слова ранят так, как она и планировала. Он действительно любит меня, но как долго эта любовь продержится, пока он не устанет ждать, пока я найду себя? Освобожусь от власти родителей.

— Он повзрослеет. Мальчики в его возрасте молоды и глупы; они не знают, чего хотят и что для них хорошо. Когда он образумится, поймёт, что это не ты. — Она качает головой. — Я никогда тебе не доверяла, потому что ты не умеешь говорить «нет». Мои опасения оправдались. Он плохо на тебя влияет. Ты убегаешь. Врёшь. Позоришь наше имя. И это?

Она рвёт письмо пополам. Затем снова и снова, пока от него не остаются лишь клочки, которые она бросает на пол. Каждый падающий кусочек кажется ещё одной частью моего будущего, оторванной от меня.

Колледж.

Карьера, которую я выбрала.

Матис.

Свобода.

— Я делаю тебе одолжение, — мама усмехается над разорванным письмом. — Ты всё равно не преуспела бы.

Я изо всех сил стараюсь не упасть на колени и не собрать его обратно.

— Почему ты так меня ненавидишь?

— Beti, — предупреждающе говорит папа. Дочь.

Я резко поворачиваюсь к нему, не понимая, когда он вошёл на кухню. Иногда его присутствие вселяет надежду, что у меня есть кто-то в моём углу. Но один взгляд на него говорит мне, что я совсем одна.

— Ты под моей крышей и смеешь оскорблять меня так? — шипит мама.

Гайя появляется в дверях, её широкие глаза мечутся между мамой и мной. Она выглядит свежей, как будто мама только что сказала ей о гостях. Я напрягаюсь, когда за ней появляется её девушка, Эми, хватает её за локоть, как будто у неё есть шанс остановить Гаю, если та начнёт.

Мама не замечает их появления, продолжая свою тираду.

— Если бы я ненавидела тебя, я бы отправила тебя в Мумбаи, где мне не пришлось бы видеть твоё лицо. Я пожертвовала своим счастьем ради тебя. Я потратила годы, чтобы найти тебе достойную партию, а всё, что ты сделала, — это оскорбила нашу семью и его.

Я моргаю.

— Его?

Кто...

— Мужчину в гостиной.

Нет. Нет.

— Наши семьи согласились, что это подходящая партия, — говорит папа, и я хватаюсь за край столешницы, чтобы не упасть.

Нет, нет, нет. Я ничего о нём не знаю. Что, если он не даст мне учиться? Что, если его мать такая же, как моя? Всю жизнь она готовила меня быть правильным человеком для кого-то другого. Я просто хочу быть собой. Сама принимать решения. Идти по пути, который выбрала сама.

— Нет, ты не можешь заставить её выйти за кого угодно, — спорит Гайя. Я бросаю на неё взгляд, чтобы она заткнулась, но она игнорирует его, подняв голову выше. Это моя работа — защищать её, а не наоборот.

— Но ты, возможно, уже всё испортила, — хмурится мама.

— Ты ведёшь себя нелепо.

— Гайя, — предупреждаю я, но знаю, что это бесполезно. Обычно папа на её стороне, поэтому ей сходит почти всё… кроме того, что ей нравятся только девушки.

— Ему сколько? Лет тридцать пять? — продолжает она, приближаясь к маме, будто это поможет донести мысль. — У него уже седина. Ты с ума сошла?

Я прикрываю рот рукой, когда раздаётся шлепок. Тело Гаи отворачивается от силы маминого удара, затем она поворачивается ко мне, прежде чем я успеваю встать рядом с сестрой, поднимая руку как молчаливую угрозу, что ударит и меня, если я вмешаюсь.

— Ты поднимешься наверх, примешь душ, оденешься прилично и больше никогда не увидишь этого мальчика. Ты поприветствуешь своего будущего мужа, и когда он уйдёт, ты отзовёшь все свои заявления в колледжи, и будешь хорошей женой.

Слёзы катятся по щекам.

— А если я не сделаю ничего из этого?

— Тогда у тебя больше не будет семьи.

Глава 1

Залак

Десять лет спустя

Сегодня я, возможно, убью человека.

Я уже падала на ринге. Ломала кости, оставляла свою кровь на бетонном полу, но ещё ни разу не делала последний вдох на глазах у толпы, ставящей на мою смерть.

Гул толпы пробивается сквозь стены, заставляя дрожать металлические шкафчики. Неразборчивые выкрики, редкие одобрительные крики и коллективные вздохи наполняют прогнившее помещение. За этими запачканными стенами кипит жизнь. Но здесь, с пожелтевшей штукатуркой и треснувшей раковиной, это место кажется таким, куда приходят умирать.

Каждый раз, сидя на скамейке и обматывая руки бинтами и пластырем, я представляю, как останавливаю чьё-то сердце одним ударом. Я воображаю, как толпа взорвётся от восторга при виде смерти и последующей наживы. Я думала, что гнев матери и разочарование отца — худшее, что мне довелось пережить. Я ошибалась.

Это? Нет слов, чтобы описать седьмой круг ада, в котором я оказалась. Я не падала с высоты — меня вырвали оттуда. Два с половиной года назад мои крылья были оборваны, а доспехи превратились в пыль. Всё за три дня.

Сжимая кулаки, я сосредотачиваюсь на деревянной двери. Сейчас раздастся стук. В любой момент моё сердце вспомнит, что оно не умерло, а мозг почувствует нечто большее, чем пустоту.

Я провожу пальцем по татуировке скорпиона, скрытой под бинтами на руке, где клешня тянется к большому и указательному пальцам. Части рисунка всё ещё выпуклые, несмотря на месяцы, прошедшие с момента нанесения. У моей сестры была точно такая же на рёбрах.

Была.

От неё остался лишь пепел в Атлантическом океане. Вместе с обломками разбившегося самолёта. Гая наконец обрела свободу, которой так хотела.

Я говорила ей, что эта грубая