Босс для Белоснежки - Алёна Амурская Страница 38

Через несколько дней тревога перестаёт быть острой. Становится глухой, как дальний гул за стеной. Я успокаиваю себя, что раз она написала, значит, жива, значит, справляется.

И вот в один из таких вечеров, когда я ставлю тесто на стол и думаю, что успею долепить ещё десяток пельменей, прежде чем дети опять вломятся на кухню со своими роботами, всё резко меняется.

За окном декабрьская сырость, в доме тепло, печка потрескивает — хороший, обычный вечер. Внезапно раздается стук в дверь. Тихий, даже робкий какой-то.

— Женька, открой, — бросаю я через плечо старшему сыну.

Через минуту в прихожей слышится его голос:

— Привет. Мама на кухне.

Я выглядываю из двери и замираю: в полумраке стоит Яна — мокрая, бледная, с красными глазами, дрожит, как маленький зверёк. Сердце сразу проваливается куда-то в пятки от нехорошего предчувствия.

— Яна? — окликаю ее осторожно.

Она молчит, только смотрит на меня, будто не верит, что я настоящая.

Из кухни вопросительно подгагакивает гусь Гриша, которому я сегодня разрешила ночевать в доме. Мол, а кто это там к нам пожаловал, хозяюшка? Не нужно ли хорошенько припугнуть вторженца?

Обеспокоившись, как бы он не начал буянить из-за чужого человека, я быстро оглядываюсь на него и предостерегаю:

— Так, ты веди себя потише, понял? У нас гость! — и мягко предлагаю Яне: — Снимай пальто и садись. Чаю будешь?

Яна вешает на крючок пальто, пальцы её дрожат, как будто каждое движение даётся с усилием. Я не жду ответа, аккуратно беру её за локоть и веду на кухню. Усаживаю на табурет, под ноги подкладываю старый коврик, чтобы ее промокшие босые ноги не простыли на холодном полу.

— Только не надо ни о чем меня спрашивать, Лиз. Пожалуйста… — бормочет она куда-то в пол, низко опустив голову.

И в этот миг меня прошибает ужасная мысль.

Прямо сейчас Яна ведёт себя, как люди, пережившие что-то личное, страшное и физически болезненное. Слишком много вины в этом опущенном взгляде, слишком много застывшего напряжения в плечах. И если это то, о чём я думаю, то вопросов задавать нельзя тем более.

Я невольно прикусываю губу.

— Как скажешь, — бережно обнимаю её за плечи, чувствуя, как сжимается от жалости сердце, когда ее начинает мелко потряхивать дрожью. — Сейчас ты просто дышишь. Вот так. Медленно… Молодец.

Медленно поглаживаю ее по спине, пока она не утыкается мне в плечо, как ребенок в поисках утешения. Бедная девочка…

Интересно, ей вообще есть где ночевать?

Надо бы предложить остаться у меня. А еще срочно отвлечь и дать прийти в себя. Может, тогда она позволит ей помочь хоть чем-то более существенным. Или хотя бы оттает и выговорится.

— Спасибо… — сдавленно шепчет Яна.

— Тихо, всё хорошо, — отвечаю, старательно отодвигая все ненужные мысли в сторону. — Ты у меня. Всё хорошо. Посиди пока и подыши. А я пока делом займусь, ладно?.. Ты голодная?

Она не отвечает, но я и не жду. Включаю плиту, ставлю чайник, перекладываю тесто в миску. Делаю всё медленно, спокойно, чувствуя, как она отчаянно цепляется взглядом за каждое мое движение. Словно утопающий за соломинку.

Из соседней комнаты раздаётся восторженный визг Павлика и ворчание Женьки про гуся, незаметно сбежавшего к ним из кухни. Я невольно улыбаюсь на их детский спор и вижу, что даже уголок губ Яны слабо дёргается, словно она на секунду вернулась в реальность.

Хороший знак.

Убираю миску с тестом и тихонько тяну ее в сторону дивана с пледом и чаем. Она откидывается на спинку и отстраненно спрашивает, прикрыв глаза:

— У тебя… всё хорошо?

— Ну… как сказать, — усмехаюсь я. — Знаешь, меня зачем-то перевели временно на этаж генерального. Представляешь?

— В пентхаус?.. Это же хорошо.

— Это странно, — качаю головой. — Я же простой офис-менеджер с первого! Но, говорят, у Батянина его секретарь временно помогает с реабилитацией его матери. Они родные сестры… И теперь мне выдали супер-кресло, личную кофе-машину и доступ к лицам, которые раньше видела только на постерах. Сижу там, как пельмень на подносе с суши…

Делясь с ней новостями, я невольно увлекаюсь.

Обычно все эти вещи я обсуждаю со своей сестрёнкой Машей, но в последнее время она вся в работе и не так-то часто заглядывает. Так что теперь я отыгрываюсь на Яне, рассказываю всё подряд — и про новый этаж, и про кофемашину, и даже про робота с глазами из пуговиц.

Она слушает молча, но я вижу, как на её лице постепенно проступает жизнь: взгляд становится чуть яснее, плечи уже не такие напряжённые.

Кажется, мои домашние сплетни работают лучше успокоительного. Как и возгласы моих детей, всецело увлеченных который уже день конструированием самодельного робота-трансформера.

— Ты только посмотри на них, а? — качаю головой. — Из старых дощечек построили робота, как в кино. Будущие инженеры-изобретатели мои…

Некоторое время в комнате слышны только детские голоса из-за стенки. Яна сидит неподвижно, рассеянно слушает их, словно сквозь сон, а я вдруг замечаю её руки, до сих пор сжатые в кулаки так крепко, что побелели костяшки.

Вздохнув, я шутливо предлагаю:

— Давай, пей свой чай. Сегодня я заварила свой лучший травяной сбор… Это чашка чистой энергии!

Она послушно пригубливает. Такая тихая и покорная, что на миг напоминает мне маленького Павлика, когда у него температура: пьёт всё, что дают, лишь бы оставили в покое.

Только теперь я решаюсь осторожно коснуться её рук, чтобы разжать кулаки.

Пальцы разжимаются с трудом, но я всё равно расправляю их, согревая своими ладонями. Она моргает, глядя на мои действия, с сонным вниманием бездомного котёнка, осоловевшего от внезапного тепла и еды.

— Яна.

— М-м..?

— Я не знаю, что у тебя произошло. И не хочу лезть, пока ты сама не захочешь рассказать… но в моем доме есть одна традиция. Когда кто-то прибегает ночью, перепуганный, измученный и с большими глазами, то он автоматически получает пижаму, чай… и право спать в моей комнате, рядом с гусём. Без вопросов.

— А гусь не будет против? — её губы едва заметно вздрагивают.

— Он потерпит, — отмахиваюсь я. — Он у нас вообще дисциплинированный, когда надо. — И, подумав, добавляю на всякий случай: — А ещё приучен к лотку!

Она кивает, неловко шевельнув губами в безмолвной благодарности.

— Не переживай, — говорю я, тихо радуясь ее сговорчивости. — Оставайся у меня столько, сколько тебе нужно. А пока давай попьём чай и побудем