Поклянись мне - Сара К. Л. Уилсон Страница 37

Клянусь, с каждым нашим разговором он становится все более странным.

После ужина Сальваторе объявляет, что ему нужно поговорить с Лукой в его кабинете, поэтому остальные переходят в гостиную, чтобы подождать их.

— Мне нужно позвонить, — говорит Энцо, нахмурив брови, прежде чем выйти из комнаты и оставить меня с Марко.

Он пристально смотрит на меня со своего места напротив. В его взгляде нет злобы, но, тем не менее, от его взгляда у меня по спине пробегают мурашки.

— Есть причина, по которой я тебе не нравлюсь? — Спрашиваю я, нарушая тишину.

Он наклоняет голову и выглядит задумчивым. — Ты мне нравишься, Иззи, ты делаешь Луку счастливым, поэтому ты никогда не могла мне не нравиться. Я, вроде как, не очень-то разговорчив.

— Я такая же, но взгляд, которым ты обычно одариваешь меня, совсем не приветливый, тебе не нравится находиться рядом со мной, почему? — Спрашиваю я и наклоняю голову так же, как это делал он.

— Это не ты, ты просто напоминаешь мне о другом времени в моей жизни, — говорит он почти шепотом, в его глазах боль, и я возвращаюсь к тому, что сказал Энцо ранее. Я начинаю думать, что Лука ошибался насчет своего брата, я думаю, у него были отношения, и есть причина, по которой он скрывал их и с тех пор ни в каких не состоял. Но это не мое дело совать нос не в свое дело, какой бы любопытной я ни была.

Я киваю ему в знак понимания, и его плечи опускаются, как мне кажется, с облегчением, как раз в тот момент, когда Лука выходит из кабинета, подходит и встает позади меня, где я сижу в кресле. Он наклоняется и целует меня в висок, прежде чем выпрямиться.

— Ты готов идти? — спросил я.

Глава 27

Luca

Я прощаюсь со своей семьей и возвращаюсь в нашу квартиру. Вечер прошел хорошо, Марко был своим обычным стоиком, но рядом с Иззи он, кажется, больше нервничает, и я не совсем понимаю, какого хрена все это значит. Энцо на удивление хорошо себя вел, и наш отец, кажется, действительно неравнодушен к Иззи.

Я был чертовски встревожен, когда папа затащил меня в свой кабинет, чтобы поговорить о делах, потому что мне не нравилось оставлять Иззи наедине с моими братьями. Я знаю, что ни один из них никогда бы с ней ничего не попробовал, мне просто не нравится оставлять ее одну. Черт возьми, я бы держал ее рядом двадцать четыре часа в сутки, если бы мог.

Всю свою жизнь я был непреклонен в том, что никогда не остепенюсь, никогда не привяжусь к женщине, а теперь посмотрите на меня, женщина, сидящая рядом со мной, хлещет меня по яйцам, и я не хотел бы, чтобы было по-другому.

Папа хотел поговорить со мной, чтобы узнать, слышал ли я что-нибудь о колумбийцах, чего я не слышал. Они подозрительно тихие, и мне это чертовски не нравится. Либо они зализывают раны, либо планируют что-то грандиозное, но с их стороны было бы гребаным идиотизмом пытаться что-то сделать. Сейчас нас поддерживают русские, а также заключено перемирие с чикагской группировкой. Мы также были в дружеских отношениях с ирландцами, так что Муньосу было бы лучше предложить перемирие, а не планировать очередную атаку, но у него никогда не было все в порядке с гребаной головой, так что кто, блядь, знает, что произойдет. Нам придется быть настороже, пока он не объявится.

Как только мы возвращаемся домой, Иззи нежно целует меня в щеку и, извинившись, уходит в душ. Она действительно думает, что я не присоединюсь к ней? Господи Иисусе, мне пришлось делить ее с кем-то половину дня, я не выпущу ее из виду до конца ночи.

К черту привязанность, это гребаное преуменьшение века.

Я быстро раздеваюсь, прежде чем направиться в ванную, и меня встречает вид моей жены в душе, она стоит ко мне спиной и еще не почувствовала моего присутствия, когда откидывает голову назад, чтобы намочить волосы. Черт, она — гребаное видение.

— Ты собираешься просто глазеть или присоединишься ко мне?

Что я говорил о том, что она меня не почувствовала.

Я подхожу к ней и вхожу в душ, прежде чем переместить ее так, чтобы мы оба оказались под каскадом струй душа, и прижимаюсь губами к ее губам. У нее вкус клубники, меда, солнечного света и дома. Она мой гребаный дом.

Я углубляю поцелуй и слегка прикусываю ее нижнюю губу, за что получаю в награду стон. Черт, один этот звук мог заставить меня кончить, как гребаного подростка. Я толкаю ее назад, так что она прижимается спиной к стене, не прерывая поцелуя, мои руки ласкают ее груди, прежде чем я опускаю правую руку вниз по ее животу к ее влажному влагалищу.

— Черт возьми, детка, ты промокла насквозь. Это все для меня? — Я отстраняюсь от поцелуя, чтобы заглянуть в ее прикрытые глаза.

— Всегда, — стонет она, когда я провожу большим пальцем по ее клитору и медленно ввожу в нее два пальца.

Я трахаю ее пальцем, пока целую вверх и вниз по ее шее, иногда прикусывая и причиняя ей боль, которую, я знаю, она любит. Это не занимает много времени, пока ванная не наполняется ее стонами и хныканьем, когда она разбивается вдребезги о мои пальцы.

— О боже, Лука, — стонет она. Ее стенки пульсируют вокруг моих пальцев, и, черт возьми, мне нужно оказаться внутри нее прямо сейчас.

Я убираю руку и поднимаю ее, она обхватывает меня ногами, когда я направляю свой член к ее входу и врезаюсь в нее, заставляя нас обоих застонать в унисон. Не думаю, что когда-нибудь привыкну к ощущению пребывания внутри нее. Ни одна другая женщина никогда не сравнится с моей девушкой.

— Черт возьми, детка, в тебе всегда так чертовски хорошо. — Я приближаю свои губы к ее, и она мычит в знак согласия, пока я продолжаю входить в нее.

— Ты, блядь, моя, Иззи, скажи это, — приказываю я. Я отстраняюсь и прижимаюсь губами к раковине ее уха, когда она обвивает руками мою шею.

— Я твоя, Лука. Всегда твоя, — хнычет она и дергает меня за волосы, чтобы приподнять мою голову, и мы смотрим друг другу в глаза, пока я не сбавляю темп. Я могу сказать, что она близко, я чувствую, как ее киска сжимается вокруг моего члена, и это вырывает из меня стон.