Кровь навсегда - Джилл Рамсовер Страница 36

В субботу утром мы провели более трех часов с нашей командой стилистов. Мои волосы были уложены в сложную прическу, которая позволила мне почувствовать себя голливудской элитой, собирающейся на церемонию вручения Оскара. Я хотела использовать один из своих гребней в прическе, но мама категорически не разрешила. Она часами искала то, что считала идеальным аксессуаром для волос, и я должна была признать, что она не ошиблась. Нежная деми-тиара мерцала драгоценными камнями, достаточно яркими, чтобы их заметили, но не слишком, чтобы не показаться вульгарными.

Мои ногти были идеального красного оттенка в тон платью. Моим губам не хватало одного слоя помады, чтобы навсегда остаться татуировкой. Мое сердце больше не билось, а гудело в бешеном ритме в ответ на адреналин, бурлящий в моих венах.

Когда остались только наряды, мы погрузились в лимузин и отправились в долгий путь к церкви. Мама и Алессия болтали, София хихикала, папа уставился в свой телефон, а я сжимала в руках бутылку с водой, как будто это был единственный кусок дрейфующего дерева, удерживающий меня на плаву в кипящем волнами море.

Мы вошли в церковь через заднюю дверь, дамы расположились в комнате воскресной школы, пока папа заботился о том, чтобы церемония прошла гладко.

— Эти проклятые пробки не дали нам много времени, — суетилась мама, разбирая пакеты с одеждой. — София, вот твое, а вот Алессии. Давай наденем их, а потом поможем Марии влезть в платье.

В это время раздался стук в дверь.

Я поспешила туда, захлопнув дверь, чтобы не было посторонних глаз. — Да?

Мой отец забавно поднял брови. — Это для тебя. — Он передал мне конверт, а затем отвернулся, покачав головой.

На лицевой стороне маленькими четкими буквами было написано мое имя. Я вскрыла печать и достала обычную белую канцелярскую карточку для заметок, ничем не украшенную, кроме записки внутри.

Мария,

Возможно, ты не так представляла себе свою жизнь, но если это тебя утешит, я думаю, что у нас есть возможность быть вместе. Чем больше я узнаю тебя, тем больше впечатляюсь твоей силой и верностью. Для меня большая честь стать твоим мужем.

Твой,

Маттео

Он написал мне любовную записку.

Когда я закончила читать, у меня на глаза навернулись слезы. Смущенные, больные любовью, злобные слезы. Так вот почему у него были записки от другой женщины? Писал ли он ей записки, чтобы начать обмен? Был ли в доме какой-то женщины заветный ящик, полный его искусных ухаживаний?

Почему это имело для меня значение? У каждого человека есть прошлое. Разве не достаточно того, что он приложил усилия, чтобы наладить со мной контакт? Нет... да. Я не знала. Я была так растеряна и ошеломлена.

Я поколебалась, повторяя про себя, что важно жить одной минутой, одним часом, одним днем за раз. Маттео написал мне прекрасную записку. Я приму ее за чистую монету и поблагодарю его за этот жест. Кивнув, я положила записку в сумочку и нашла свои свадебные туфли.

— Готова, милая? — спросила мама, ее глаза подозрительно остекленели.

— Я готова, но ты же знаешь, что я не умею плакать. Выключи водяную систему, пока ты не испортила макияж. — Я улыбнулась ей, смягчая свое молчаливое повеление.

— Я знаю, знаю. — Она покачала рукой. — Небеса запрещают кому-либо проявлять эмоции рядом с Марией. Обычно я делаю все, что мне заблагорассудится, но поскольку это день твоей свадьбы, я думаю, что могу держать это под контролем, по крайней мере, до окончания церемонии. А теперь иди сюда. Давай наденем это платье.

Она расстегнула молнию на мешке для одежды и осторожно извлекла красную атласную ткань. Мы все смотрели, потеряв дар речи, как она держит его в руках, позволяя ткани распуститься.

— Мария, дорогая. Раздевайся и садись на стул. — Она кивнула на древний деревянный стул у стены. Я расстегнула блузку и бросила ее на стол, затем сняла бюстгальтер и шорты, опустилась на холодный стул и обула черные лакированные туфли Louis Vuitton на каблуках.

Когда я подняла глаза, все три женщины уставились на меня. — Что? — огрызнулась я, испугавшись, что возникла проблема.

— Маттео охренеет, когда увидит тебя. — Щеки Софии стали ярко-красными, и дьявольская улыбка расплылась по ее лицу.

Мы все разразились смехом. Некоторые из нас от смеха, некоторые от ужаса.

Независимо от источника, было удивительно, какое облегчение может принести простой смех. Когда я шагнула в платье, его прочность придала мне достаточно сил, чтобы встретиться лицом к лицу с ожидающей толпой. Мы все бегали вокруг, делая последние штрихи, пока не раздался предупреждающий стук в дверь.

— Пять минут, дамы, — позвал мой отец.

Время пришло.

Кольцо на пальце, диадема на голове, сердце в горле, я направилась к дверям часовни.

Мою маму проводил внутрь один из служителей. Алессия и София последовали примеру подружек невесты, остались только мой отец и я.

Он посмотрел на меня, и от бушующих в его взгляде эмоций я чуть не упала на колени. — Я так горжусь тобой, Мария. Твоим упорством и решимостью. Твоей силой и преданностью. Ты выросла в прекрасную молодую женщину, и я всегда буду любить тебя.

Эти слова пронеслись на цыпочках по моему сердцу, зарылись в мою душу и заставили меня почувствовать, что у меня выросли крылья.

— Спасибо, папа, — прошептала я в ответ, не в силах больше ничего сказать без приступа слез.

Он кивнул мне, и я кивнула в ответ, давая понять, что пора.

Я отказалась надеть вуаль, поэтому я беспрепятственно увидела Маттео, когда двери открылись и его горячий взгляд столкнулся с моим. Голод, благоговение, неуверенность, решимость. Все это я могла видеть. Почувствовать. Маленькая часовня, казалось, усиливала эмоции, каждая из которых отражалась от крутых потолков и обрушивалась на меня со всех сторон.

Маттео был одет в классический смокинг. Безупречный. Неподвластный времени. Совершенный.

Я была ослеплена его губами, глазами и манящей властью. За эти несколько секунд он не был мне ни другом, ни врагом. Моим любовником или моим мучителем. Мы были просто замком и ключом, предназначенным для того, чтобы соединиться в одно целое.

Когда мы поднялись на помост, отец поцеловал меня в щеку, а затем подал мою руку Маттео. Рука отца была прохладной, но рука Маттео пылала на моей коже. Его глаза пробежались по