Любить не страшно - Ксюша Иванова Страница 36

То, что девочка явно хватила лишнего стало понятно песне к десятой. Она с трудом зажимала струны и неловко вскидывала голову. Только гости, да и хозяева, этого не замечали. Просили и просили петь еще. И она улыбалась и перебирала тонкими аккуратными пальчиками без украшений струны гитары. Но я-то, я, внимательно следивший за ней, и желавший не смотреть так жадно при куче гостей, и не имевший на это сил, замечал все, что с ней происходит.

А когда понял, что еще немного и ей станет плохо прямо у всех на виду, подошел и отобрал инструмент. Сначала обьявил гостям, что концерт окончен, а потом, поставив гитару к стене, повернулся и сказал Лизе, удивленно и непонимающе следящей за моими действиями:

— Поехали домой!

Почему-то глаза ее наполнились слезами, и она протянула ко мне руки. Наверное, понимала, что сама уже не сможет идти. Обернулся на гостей — веселье продолжалось. На нас, кроме Марины, никто не обращал внимания. Я показал ей на Лизу и на дверь. Она кивнула.

Потом осторожно взял на руки свою несопротивляющуюся девочку и понес прочь из комнаты. Сначала думал остаться у Романа — в их большом доме была комната, которая предназначалась для гостей. Но прислушался к тому, что шепчет Лиза, уткнувшись мне в плечо и передумал.

— Матвей, только не оставляй меня…

И сердце переворачивалось в груди — не его, того, который был с ней рядом столько времени, зовет, а меня! И ревнует меня! Может, пока я сидел, она и встречалась с кем-то, но я ей небезразличен! Забыть ее неверность, как страшный сон, избавиться от соперника и никому не отдавать свою девочку! Вот такой вот придумал я себе замечательный план! И ведь забыл совершенно (ну, или, по крайней мере, старался не думать) о нашей безумной разнице в возрасте.

Павел Петрович, к счастью, не употреблявший, предложил отвезти нас домой.

Даня из детского кресла, перенесенного водителем на переднее сиденье, испуганно посматривал на Лизу. Явно никогда ее такой не видел.

— Данечка, не бойся, с Лизой ничего страшного не случилось, просто она устала и спит, — пытался объяснить ребенку, размещая ее голову у себя на коленях.

Павел Петрович с тревогой посматривал в зеркало заднего вида:

— Матвей, наверное, ей нужно помочь. Много выпила-то?

— Да, не много, но без привычки срубило ее конкретно. Сейчас приедем и все сделаем.

***

Никогда не верила, когда мне рассказывали о том, как перепив, теряли память. А тут… Проснувшись утром в своей постели, в одних трусах и лифчике, восстановить могла далеко не весь ход событий.

Вспышка первая: Матвей несет меня домой на руках. А я все время порываюсь спросить, где ребенок, куда делся Даня. Потом я пытаюсь закрыть дверь в туалет и не пустить Матвея к себе. Но он не позволяет. Умираю от стыда, сгибаясь над унитазом. Он заставляет меня пить что-то теплое и мерзкое. Потом умывает ледяной водой. Я дико трясусь от холода на своей (хотя, если по правде, ЕГО) кровати под одеялом, куда он меня укладывает прямо в одежде.

Вспышка вторая: В комнате темно. Я одна в одежде под одеялом. Через приоткрытую дверь слышу голос Матвея, который что-то напевает про белых медведей. Мне смешно. Я никогда не слышала, как он поет. Но вращающаяся комната не даёт мне насладиться тем, что я слышу. Она заставляет меня крепко-крепко зажмуриться…

Вспышка третья: лампочка из прихожей слегка освещает комнату. Кто это рядом? Матвей? Фух, Матвей, конечно… стягивает с меня джинсы. А я говорю ему… Да ну, не могла я такое говорить! Или все же говорила? Точно говорила.

— Давай договоримся! Сегодня ты меня раздеваешь, а завтра — я тебя!

И кажется, он отвечает что-то вроде:

— Я так сильно не напьюсь…

Вспышка четвёртая, она же последняя, она же самая приятная: он, раздевшись, ложится рядом. Я обвиваю его руками и ногами, чтобы не ушел, пока я буду спать, чтобы зафиксировать, не отпустить, заставить его дождаться, когда я вернусь в нормальное состояние. Я утыкаюсь лицом куда-то в его плечо, чтобы, не дай Бог, не дышать в его сторону… Мне тепло. Мне жарко. Боже, как же мне хорошо! Я засыпаю счастливая…

И, наверное, мне приснилось. Потому что этого быть на самом деле просто не могло. Но пусть бы этот сон длился вечно! Он шепчет мне в волосы: "Лиза, как же я скучал по тебе".

…Открываю глаза. Сквозь узкую полосу между неплотно закрытыми шторами пробиваются солнечные лучи. Матвея, естественно, рядом нет. Да и был ли? Непонятно. Тишина в доме. Даня! Подхватываюсь с кровати и мне кажется, что в висок мне стреляют, ну или, по крайней мере, просто колют иглой! Это больно. Очень. Закрываю глаза и лежу без движения несколько минут. Боль немного утихает. Никогда в жизни больше не буду пить!

27

Проклиная свою вчерашнюю глупость, доползла до кухни, по пути заглянув в Данину комнату. Все на своих местах, кровать заправлена. Как будто никого, кроме меня, в квартире и не было сегодня ночью.

На кухонном столе на блюдечке лежат две таблетки и тетрадный листок с написанными на нем фломастером врачебным почерком строчками. С трудом разобрала это послание:

"Мы уехали к логопеду. Выпей таблетки, если болит голова. Матвей".

Покрутила в руках. Проглотила таблетки. Сходила в душ. Дважды почистила зубы. О еде думать не могла. Застелила кровать и легла поверх одеяла. Как он узнал, что нам к логопеду сегодня? Вроде бы я не говорила! Потом, уже в полудреме, меня осенило — напоминалка в моем телефоне! В девять утра должна была сработать! Ну, ладно, уехал и уехал — он же отец, ему нужно общаться с сыном. А для Дани быть с папой необходимо вдвойне. Но все равно чувствовала себя ненужной и несчастной.

Проснулась скорее от того, что замерзла, нежели услышав посторонние звуки в пустой квартире. Кто-то ходил по комнатам. Вернулись? Почему Даня не шумит? Его должно быть слышно. Медленно встала с постели, посидела некоторое время и осторожно направилась к выходу из комнаты. Дани не было. Зато в прихожей висела куртка Матвея и стояли его ботинки. Радостно забилось глупое сердце. Ну и где он? В ванной начала литься вода, вызывая в моей, наконец-то, прояснившейся голове, целую бурю из эмоций и фантазий.

Посидела несколько минут на стуле в