Он не твой. От Ада до Рая - Евсения Медведева Страница 35

Её слова резали по живому. Эта горькая правда была смертельнее яда. Закрывал глаза и представлял свою Ночку, чей смех согревал и лечил даже самые иссохшиеся души, в полном отчаянье на краю крыши дома.

– Но спрыгнуть я не смогла, – Ада дёрнула плечами и перестала всхлипывать. – Струсила. Понимаешь? Струсила!

Я не знал, что делать дальше. Не знал, как реагировать, что говорить. Что обычно чувствуют, когда спустя столько лет узнаёшь, что в этом мире ты не одинок? Что полагается говорить? Что нужно делать? Купить цветные шарики, плюшевого медведя и ехать знакомиться с отпрыском? Что сказать? Сын, а вот и я…? Только ему уже не пять, в сказку про заблудшего папашку он явно не поверит!

Я вспоминал себя в его возрасте, понимая, что просто не будет от слова совсем. Ты же в том возрасте готов противостоять всему миру! Идти на передовой мятежа, тусить часами в толпе митингующих, вдохновляться чужими идеями и рвать в клочья сердце, пытаясь показать, что ты против всего!

Блядь…

Меня словно наизнанку вывернули. Все страхи, все чувства в тугой клубок свернулись и в удавку на моей шее превратились. Ада будто мысли мои читала и затихарилась, не издавая ни единого звука. Прижималась ко мне обнаженным телом, не прося ничего взамен. Ей нужна была защита, чтобы прикрыли оголившуюся в откровении душу, вот только мог ли это быть я? Хватит ли во мне благоразумия, чтобы смириться с этим? Хватит ли смелости принять и не рухнуть в пропасть бесконечных обвинений?

Но ответов на эти вопросы у меня не было. Внутри трещала сухость пустыни, и одолевало желание напиться вдрызг, чтобы не думать. Просто не думать…

– Иди… – шепнул я, не в силах произнести ни одного громкого звука. Казалось, что любым даже нечаянным шорохом можно разрушить то хрупкое состояние равновесия, за которое удалось зацепиться перед падением в пропасть.

Адка медленно встала, подняла свой халат и пошла к открытым в спальню дверям, но вдруг застыла у порога. Она упёрлась руками в косяки и в полном отчаянии опустила голову, вполоборота смотря, как я глотаю ледяную водку, словно год не пил.

– Я не уйду… – она скатилась по стеклу раздвижной двери и опустилась на пол, кутаясь в белоснежную махру халата. – Ты же хотел правду? Тогда слушай… Ты казнишь меня, я знаю. Но тогда, дорогой мой адвокат, у меня должно быть право на чистосердечное. А потом делай что хочешь…

И она не ушла. Её шепот сначала напоминал бред душевно больного. Ночка скреблась ногтями по стеклу, словно нарочно причиняла себе боль, и говорила-говорила… Её слова вылетали выстрелами пулемёта, она будто всё это время ждала… записывала каждый день своей жизни, чтобы однажды убить меня этим.

– Когда узнала, что беременная, жизнь вдруг изменилась. Внутри будто сейф со спокойствием вскрыли. Паника, истерика и желание сдохнуть стали такими глупыми и неважными. Я жила только мыслью о том, что я теперь не одна… Ты со мной! Со мной… Думала ли я вернуться? Думала. А ещё я так реально представляла, что со мной сделают, когда узнают, что беременна. Тогда у меня выкупили первую картину за какую-то баснословную сумму. Мы с сёстрами нашли более-менее приличный деревянный домик в селе, и ушли на дно. Я стала спать, научилась заново есть, выходить на улицу, не оборачиваясь по сторонам. Надя завела коз и кур, чтобы Димушка ел натуральные продукты, а Лиля устроилась в наркологическую клинику санитаркой, чтобы никогда не забывать, что происходит с такими, как она. Дни шли, сынок рос, а меня не отпускала идея найти тебя. Она зудела на подкорке, плюя на риск, что прогонишь, что можешь забрать сына! Но я только этим и жила… Мне было не к кому обратиться, мы жили за триста километров от города, а из знакомых у меня только пятилетний малыш, две измотанные сестры и старый хромой кокер-спаниель. Но судьба – та ещё стерва, и однажды ко мне в руки попала статья в одном модном журнале, с глянцевой страницы на меня так дерзко смотрел молодой адвокат Денис Раевский. Он был настолько красив… Его глаза горели диким пламенем азарта! Он выиграл громкое дело и улыбался мне. Тогда я продала вторую картину, отправившись с ребенком и маленькой дорожной сумкой за ним. Тащила вину, покаяние и тяжесть непосильной для девчонки ноши. А ещё везла огромную любовь, прячущуюся в истерзанном сердце. Помнишь Пашку Любова? И первым знакомым лицом в чужом городе оказался именно он, увидел меня в толпе пассажиров и предложил помощь. Он, оказывается, тоже уехал из Сочи за женой и осел за баранкой такси, так вот он мне и рассказал историю, как однажды нёс пьяного тебя до самой квартиры. Так я и оказалась у твоего дома.

В моей голове вспыхивали цифры, я пытался отсчитывать годы, чтобы понять, что со мной происходило тогда. А когда понял, подавился собственным вдохом.

– Нас встретила высокая блондинка… Такая приветливая, счастливая, улыбчивая… Мы обе быстро поняли, что произошло. Она застыла, смотря на моего сыночка…

– Ты отдала ей картину? – перед глазами всплыла картина над камином, что путешествовала с нами из одной съемной квартиры в другую. И везде Инка её вешала на самом видном месте! Я-то, придурок, думал, что она так нравится ей, но оказывается…

– Отдала… Вся моя решимость растрескалась. Ты был женат! Жил в шикарной квартире с шикарной женщиной! Я тогда готова была сквозь землю провалиться в своём желтеньком сарафане, который шила почти неделю… Лилька говорила, что я дура и идиотка, раз думаю, что такой, как ты, помнит свою первую любовь спустя столько лет. И она оказалась права…

Мне казалось, что я слышу, как хрустят мои зубы!

От силы сжатия челюсть заныла, а перед глазами стал расплываться серый с алыми всполохами костра туман.

Это была не злость. Это была ярость!

Не мог говорить, дышал, как бык, глотал огромными порциями алкоголь, не ощущая ни горечи, ни жжения. Лакал как воду и следил за пьяным танцем звёзд, лишь изредка оборачиваясь в её сторону, чтобы дать понять, что готов слушать дальше.

– А дальше… Дальше я очень сильно поплатилась за свою дерзкую решимость поговорить с тобой. Вернувшись домой, нашла убитую горем Надьку. Она рассказала, что на следующий день после моего отъезда Лилька задержалась на работе, а вернулась прежней… Её зрачки были размером с блюдце, она закатила истерику, вынесла все деньги за картину и свалила. И через месяц мы узнали, что