Марк Барроклифф - Подружка №44 Страница 32

– Задавая такие вопросы, никогда не получишь желаемого ответа, верно, дорогой?

Мне понравилось, как она сказала «дорогой» – этак небрежно, снисходительно, как аристократка из девятнадцатого века. С несколько наигранной благосклонностью – прямо светская львица, а не девушка. А вот что мне не понравилось – она почти флиртовала с Джерардом.

– Так, значит, он не красивее меня? – не отставал тот.

«Ах ты, – подумал я, – теперь он с ней флиртует, используя как средство флирта мою красоту или ее отсутствие! Ай да молодец!» Мне ничего не оставалось, как сыграть на собственной скромности, а ее, как отлично известно Джерарду, у меня совсем немного.

– Вообще-то я не очень в настроении обсуждать мужскую внешность, – вдруг сникнув, сказала Элис.

«Не было бы счастья, да несчастье помогло», – благодарно подумал я. Она закурила новую сигарету, чиркнув спичкой о книгу и старательно, как ребенок на одуванчик, подула на огонь. Мне пришло в голову, что она красива какой-то неожиданно вспыхнувшей древней красотой, из-за которой сходили с ума поэты эпохи Возрождения и велись кровавые войны в античном мире.

– Прости, – спохватился Джерард. – Я только хотел тебя развеселить.

– Знаю, и это очень мило с твоей стороны. Мы не должны унывать – ради Фарли, правильно?

Она положила ладонь на колено Джерарду. Да, события развивались не так, как хотелось бы мне. Может, стоит немедленно дать подробное описание состояния трупа Фарли, чтобы она убрала руку с чужого колена и поднесла ее, например, к глазам – смахнуть подступившие слезы – или ко рту, борясь с тошнотой? Нет, лучше не надо, не то решит, что я способен приносить только дурные вести. Умнее будет предстать благоговейным хранителем памяти о погибшем друге, особенно после слов Элис о том, что с ним у нее могло что-то получиться.

– Да, – вздохнул я. – Как думаете, о чем бы он хотел, чтобы мы сейчас говорили?

Даже после дождичка в четверг у меня язык не повернулся бы произнести такое, но надо было срочно отбирать у Джерарда ведущую роль.

– О нем, – сказала Элис.

– А что именно мы можем о нем сказать? – начал Джерард.

– Что было в нем лучше всего? – подхватил я, боясь забуксовать в самом начале сеанса воспоминаний.

– Он был добрый, – ответила Элис.

Мы с Джерардом не поперхнулись текилой, что, по-моему, свидетельствует о нашей выдержке и воспитании.

– Верно, – согласился я. – Что еще?

Элис залпом опрокинула почти полный стакан текилы, предусмотрительно налитый Джерардом.

– Он был орнаментален.

– Прости?.. – высказался Джерард за нас обоих.

– Он был орнаментален. В наше время это единственный долг мужчины. Он был декоративен.

Она уже успела немного опьянеть. Интересно, нарочно затевает спор или нет? Если да – отлично, легкая пикировка в любом виде хороша.

– Разве у нас нет долга делать что-то еще? – снова подливая ей текилы, спросил Джерард.

– Нет, больше нет. Непокоренных высот уже не осталось. Мужчины их взяли все до одной – или по крайней мере те, которые считали нужным взять. Мир стал таким, как надо вам, и менять больше нечего. Теперь ради самоутверждения вам приходится выдумывать себе новые цели, ставить рекорды скорости, в одиночку ходить под парусом вокруг земли, заниматься всякой ерундой. Открытия завтрашнего дня принадлежат нам, женщинам. Наш мир еще нужно вылепить. Быть членом совета директоров для женщины достижение, а для мужчины – кошмар. Мы побеждаем наперекор всему, а вы умираете от скуки и недостатка воображения.

Язык у нее немного заплетался, и я решил считать ее пьяной, хотя подозревал, что нечто подобное она уже говорила раньше. Добрый знак. Если женщина выдает заранее подготовленную речь, значит, старается произвести впечатление. Лет пятьдесят тому назад просто выставила бы на стол свой лучший фарфоровый сервиз.

– А медицина? Там и мужчины, и женщины совершают одинаково ценные открытия.

Медицина, по мнению Джерарда, единственное в мире средоточие безусловной добродетели.

– Медицинские открытия вредят окружающей среде, – отчеканила Элис.

– Ну да, они там пользуются всякими химикатами и жестоко обходятся с крысами, – согласился Джерард.

– Правильно, – кивнула Элис. – И спасают людей. Чем дальше уходит вперед медицина, тем хуже делается цивилизованная жизнь. Докторам бы отдохнуть от дел лет этак пятьдесят. Каждый раз, когда я слышу о новом лекарстве и спасенной тысяче жизней, я задумываюсь: сколько еще ублюдков выживет, чтобы своими машинами пытаться сбить меня с велосипеда? Сколько еще придурков будет давиться в пробках, дышать мне в лицо бензином, швырять в море использованные презервативы? Эта гребаная медицина тоже на вас, мужиков, работает.

Джерард склонил голову набок, как дегустатор, осторожно пробующий новое, неизвестное вино. «Интересно, – подумал я, – как бы она себя чувствовала, если б тяжело заболел кто-то из очень близких ей людей?» Но Элис пристально смотрела на меня своими темно-зелеными глазами, и потому я решил вопроса не задавать. Насколько мне известно, обижаться и негодовать я умею не очень, а насчет мужчин она, пожалуй, права. Что такое моя работа, как не декорация, не право сказать: «Я работаю на телевидении, спать со мной не зазорно». Как часто я мечтаю, чтобы кто-нибудь взял и освободил меня от обязанности трудиться, но это вряд ли, разве что выиграю в лотерею, а это, в свою очередь, тоже маловероятно. Безрассудство мне симпатично, но чисто внешне, поэтому в лотерею я не играю.

Джерард, как я заметил, затих. Элис впала в задумчивость. Текилу я больше пить не мог, а потому принес себе пива, вскрыл банку, и некоторое время мы все сидели и ждали утра.

Конец разговора подействовал на Элис отрезвляюще. Она сидела на диване, слегка покачиваясь из стороны в сторону, и целых полчаса молчала, а потом вдруг заговорила – спокойно и немного невнятно:

– Фарли был в своем роде гением. В нем был некий блеск, причем блеск этот давался ему без малейших усилий – а любые усилия сводят все хорошее на нет. Легкий блеск, блестяще. Нет ничего более привлекательного, особенно в мужчине. – Она тихо рассмеялась, глядя в свой почти пустой стакан. – Он был как замечательно удачно поставленный светильник, а ничего другого от мужчины и не требуется. Довольно я мучилась с пилами и молотками, пытающимися придать миру форму, которая у него и так уже есть.

Она улыбнулась, выдохнула облачко дыма. Слова, как мне показалось, были позаимствованы из какой-то пьесы.

Впрочем, неважно, были то ее слова или чужие; они несколько расходились с тем, что Элис говорила сначала – «я почти его не знала». Мне в голову пришла гадкая мысль: «удачно поставленный светильник», возможно, ставил Элис в такие откровенные позы, представлять которые у меня сейчас не было никакой охоты. Впрочем, нет худа без добра: при таком отношении к мужчинам я должен ей понравиться. Воображение немедленно нарисовало мне чудную картину: я лежу в гамаке, лениво созерцаю нашу роскошную виллу на Средиземном море, рядом Элис с портативным компьютером.