Не рычите, маэстро, или счастье для Льва (СИ) - Тур Тереза Страница 31

- Разрешите? – дама кивнула на диван. От звука ее голоса можно было бы заледенеть. А от взгляда – пойти – и суициднуться. И народ еще говорил, что об недовольный Ленин взгляд можно зарезаться? Да это они с его многоуважаемой матушкой не общались.

- Конечно, - приглашающе взмахнула рукой Ирина. – Может быть, чаю или кофе. Могу предложить вам снять шубку.

- Это лишнее, я ненадолго.

- Как вам будет угодно.

Ирина присела напротив. На краешек стула,

- До меня дошли слухи, - дама сложила изящные руки с сильными длинными пальцами без единого кольца на коленях. – Очень неприятные слухи.

- Какого рода?

- Вся Москва гудит о том, что у моего сына роман. Эдакая роковая страсть.

Сколько яда… Надо принести баночку, попросить сцедить. И отдать докторам, который бабашке растирку для колена сложнокомпонентную делают. Боли как рукой снимет.

- Я все понимаю, вы – женщина одинокая, у вас на руках ребенок, нажитый непонятно от кого. Ребенку этому надо обеспечивать будущее. И мой влюбленный и потому глупый сын – это ваш шанс на обеспеченную жизнь. К тому же Лева щедр. И его рыцарский поступок с концертным роялем тому подтверждение. Однако…

Женщина недовольно посмотрела на Ирину. Должно быть, по ее мнению, пришло время, когда оппонент должен был залиться слезами. И клясться в чем угодно, лишь бы прекратить «прекрасное общение». Однако Ирина сидела спокойно, непроницаемости ее лица тоже можно было бы поучиться. А еще она сознательно зеркалила движения мамы Льва. Чем бесил ту еще больше. Ну уж простите – должны же быть маленькие радости в жизни даже в такой день.

- Я понимаю, что Лева и сам хорош. Он слишком далеко зашел в своем затянувшемся подростковом бунте. И вместо того, чтобы заниматься музыкой, он растрачивает свой талант впустую.

Негодующий взгляд на Ирину, видимо, как на олицетворение пустоты в жизни несостоявшегося талантливого музыканта.

Легкий кивок даме. Нет, Ирина не будет ругаться и что-то доказывать. Людям надо оставить право жить с собственными заблуждениями. Почему нет-то?

- Но ваша связь – это вообще запределье какое-то.

Было больно. Было неприятно. Было обидно. Даже не так за себя, как за Леву. И за Сашу.

- И ваш сын, с помощью которого вы манипулируете…

- Стоп. - Ирина поднялась, давая понять, что разговор окончен.

- Послушайте, - зеленые глаза сверкнули злостью. – Я понимаю, что у меня нет таких денег, которые может вам дать мой сын, но… Скажите, сколько?

- Уходите.

Ирина могла собой гордиться – голос не дрогнул. Только тщательно отмеренный холод.

- Подумайте, вы же…

Джесс, подслушивающая в коридоре и решившая, что играться с этой женщиной она точно не будет, взвилась в лае. Она прослушала, прослушалааааа. И не поджидала у двери…

- Мама! Мы пришли!

Ирина бросила на незваную гостью предостерегающий взгляд и тихо сказала:

- Я вас провожу.

- Но…

- Все вопросы о моем существовании в жизни вашего сына согласуйте, пожалуйста, с ним.

А вот это было приятно. Злые чувства, нехорошие, но все же… В тот момент, когда мама Левы увидела вбежавшего на кухню Сашу. И изумленно посмотрела на Ирину:

- Но мне сказали…

 Руки дрогнули.

- Добрый день, - сказал вежливый мальчик и с любопытством уставился на незнакомку.

- Добрый, - беззвучно проговорила та.

- Всего доброго, - Ирина проводила маму Левы. Потрепала сына по голове, выгуляла собаку, спокойно пообщалась с бабушкой. И прорыдала целый вечер, отчаянно ругая себя за это, но не в состоянии остановиться.

Глава восемнадцатая

- Бэрримор, кто там воет на болотах?

- Простите, сэр. Накопилось.

(изумительный анекдот из ВК)

- Ира? Ирочка…

- И много-много радостииииииииии…

- Снегурочкааааа! Снегурочка!

- С наступающим!!!

- Ира, пожалуйста, объясни…

- Лева, работаем!

- Дай мне минутку! – зарычал, с раздражением сдернул с себя шапку Деда Мороза, бросил рукавицы на пол. И… услышал гудок в трубке. Длинный, тоскливый гудок.

- Лева, твою ж! Вступление!

- Иди и пой, гад!

Как Сергей все-таки умеет голоса копировать – ну, точь-в-точь руководитель их хора в далеком детстве. И все – в голове никаких мыслей, никаких переживаний – только песня. Только мелодия. «Песня ж остается с человеком. Песня не прощается с тобой!» А то, что на душе тревога, тянущая, выматывающая, непрекращающаяся… Ну, кому, право слово, это интересно. Тем более, под Новый год, когда елки горят огнями, а глаза - счастьем и предвкушением.

Он вламывался на сцену последним, уже под пение остальных, присоединившись к нему практически в прыжке. По пути запнулся о какой-то провод, вылетел кубарем. Под бурные аплодисменты и понимающий довольный смех.

И вот зря остальные члены квартета с примкнувшей к ним Олесей развлекаются на его счет. Это же их счастье, что он не выражает свои мысли матом. Потому что вот тут как выразил бы. Ка-а-а-к высказался б про все и сразу. Коротко и емко. Под включенный микрофон. Хорошее получилось бы поздравление с Новым годом. А так… Люди улыбаются, машут. Всем понравилось. Получилось в тему – сейчас еще и обыграем – допустим, одному из четырех Дедов морозов уже хорошо. И пусть завтра изойдутся в соцсетях на тему, что «Крещендо» работало бухими. И на здоровье!

Песенку про новый год – сто двадцать тысяч первую допели. Сейчас еще три номера – и лететь дальше. У них еще два поздравления по организациям и один пафосный корпоратив к вечеру. И можно снова позвонить Ире. И попытаться узнать, что…

Что-то было не так. Нет, они не поругались. Он по-прежнему звонил так часто, как мог. Скучал. Она по-прежнему рассказывала ему о сыне и высылала милые и забавные видео с его занятий. Кстати, шахматы и бассейн удалось отстоять. И то – после долгого мужского разговора. И обещания найти преподавателя вокала.

Но что-то ушло. Он не мог понять – что именно. Легкость? Радость? Счастье из ее голоса?

Он снова зарычал.

- Успокойся, - Сергей еще пытался с ним разговаривать. Теноры уже просто косились с опаской, как в то черное время, когда он просто сходил с ума. И разрушал все, к чему мог дотянуться. - Через три дня поедем в Питер, поговорите. Может, ты только все надумал.

- Может быть, - кивнул он, чтобы не сорваться. Не начать орать на товарищей, которые уж точно были не при чем.

- Поехать сейчас в Питер – совсем не вариант, - Артур посмотрел на часы, чтобы не видеть сосредоточенного лица Ивана за рулем. А еще лучше – приборной доски со спидометром. Туда было совсем жутко. Они опаздывали. Как, впрочем, и всегда в это суматошное время. Поэтому гнали.

- Не вариант, - Лева вздохнул и отвернулся, глядя в окно на что-то мелькающее. Может даже и Москву.

Новый год… До тридцать первого осталось немного. Ну, до черта корпоративов и мероприятий, поездка в Питер, сольный концерт тридцатого – уже многолетняя традиция, билеты раскуплены все. Потом тридцать первое – с метаниями по разным площадкам, практически в одно и тоже время, но в разных местах. И…

Все. К утру можно выдохнуть. И отчаянно охрипшими, часов в семь утра с бокалами ледяного шампанского в руках (все фигня, теперь уже можно, потому что в это утро их голосам ничего не страшно), пообещать себе, что вот в следующем году… Они так не будут делать. Вот не будут – и все! Улыбнуться, зазвенев бокалами. Послушать стенания теноров, что это не Италия – на улице да в живую работать. В мороз. И счастливо улыбаясь, прислушиваться к восторгу, что бурлит в тебе, понимая, что сейчас ты приедешь домой… И… не заснешь ведь.

И как хочется, чтобы в этот Новый год тебя дома ждали Ира и Саша. Они ведь наверняка будут спать уже. А он, обвешанный подарками, с букетом ромашек будет пробираться. И она наверняка проворчит сквозь сон, что ждала, но уснула… А потом все будет хорошо. Правильно. И…

Нет, потом будет отходняк – как помятые и испачканные и уже никому не нужные конфетти и серпантин на улицах первого января. Но об этом же история всегда умалчивает. И правильно делает!