Вторая жена. Ты выбрал не нас (СИ) - Барских Оксана Страница 3

Я же заложница своего воспитания, которое не позволяет мне не то что повысить взгляда на Гюзель Фатиховну, но и кинуть на нее косой взгляд.

В то время, как Оля даже своего мужа Ахмета перетянула на свою сторону, не позволив сделать из себя домохозяйку и послушную жену. Вот он бы никогда не посмел привести в дом вторую жену. Оля бы точно устроила ему разнос и побежала бы подавать на развод, не раздумывая.

– Кажется, я бровь рассекла, – шиплю я слегка, когда она пальцами касается раны на моей голове.

– Мне очень жаль, не ожидала такого от Саида. Тот же Булат и то больше похож на двоеженца, – говорит она и качает неверяще головой. Она, как и я, потрясена происходящим.

В доме поднимается гвалт, все носятся туда-сюда. Кто-то вызывает скорую, опасаясь, что у Инжу произойдет выкидыш, а я чувствую себя не в своей тарелке. Лишней в этой доме. Нежеланной гостьей, кому здесь не место. Никогда не было место.

Оля помогает мне встать на ноги, когда мимо проходит обеспокоенные состоянием Инжу ее родственницы. Шепчутся, чуть ли не тыча в меня пальцем. Казалось, большего унижения и не представить, но я молча сглатываю и с благодарностью принимаю от Оли стакан прохладной воды.

Не решаюсь подняться наверх, так как смотреть на то, как мой муж крутится вокруг другой женщины, выше моих сил. Вот только забываю об этом сразу же и подрываюсь, услышав плач своего ребенка. Его я узнаю из тысячи других. Жалобный. Переливчатый. С нотками обиды и несправедливости.

– Негодная девчонка, что ты наделала?! – истошно кричит свекровь, и я резво поднимаюсь по лестнице, не обращая внимания на ноющее тело.

Сверху всего три комнаты, и одна отдана под детскую, где я и застаю свекровь.

Гюзель Фатиховна нависает над Аминой и дергает ее за ухо, чуть ли не брызжа слюной от ядовитого гнева.

– Кто разрешал тебе играться с моими украшениями, дрянная мерзавка? Посмотри только, что ты наделала?

У Амины раскраснелось личико и опухли глаза от слез, и она продолжает надрывно плакать, вставая на носочки и пытаясь отцепить пальцы старой карги от своего уха. Мое сердце обливается кровью от этой сцены, и я застываю на секунду, подмечая хитрые улыбки мальчишек, ее внуков от Асии, второй невестки и жены Булата. Та же стоит в сторонке и улыбается, чувствуя свое превосходство.

Краем глаза вижу, что в одной из спален над Инжу воркует толпа народа, включая и Саида, который не обращает внимания на крики матери. Словно ему всё равно. Он самоустранился, позволяя матери вытворять всё, что ей вздумается. Она же чувствует свою расширяющуюся власть и творит всё то, чего не позволяла себе раньше.

Всё это длится всего пару секунд, и я наконец отмираю, кидаясь к свекрови и отталкивая ее от своей кровиночки.

– Звездочка моя, мама рядом, мама не позволит тебя обижать, – шепчу я Амине и прижимаю к своей груди.

Чувствую, как ее начинает трясти сильнее, и она плачет еще горше. И эти детские слезы моего ребенка превращают меня в раненого озлобленного зверя.

Я всегда старалась проявлять кротость и смирение, чтобы никто не посмел сказать, что у меня нет воспитания. Что родители не научили меня уважать старших и вести себя в обществе. Но никто не оценил, лишь стали чаще вытирать об меня ноги.

– Ты посмотри, что она натворила?! – шипит мне в лицо свекровь, когда я поднимаю на нее гневный взгляд. Прищуриваюсь, сжимая зубы, и вижу в ответ лишь ее озлобленную ухмылку.

Она переносит на меня свои женские обиды молодости, никак не может успокоиться, что когда-то ее возлюбленный, в которого она была влюблена, выбрал не ее, умницу-красавицу, а мою маму. Женился на той, кто была люба его сердцу, а на Гюзель даже не обращал внимания. Впоследствии Гюзель Фатиховна вышла и сама замуж, причем за влиятельного мужчину, отца Саида – Шамиля Каримова.

Не знаю, что случилось после, но к тому моменту, когда я родилась, между двумя семьями воцарилась стойкая неприязнь, причины которой ни мне, ни Саиду до сих пор неизвестны. Его даже в нашем доме принимали с неохотой, выговаривали брату, что он водит дружбу с сыном недостойных людей.

Правы были родители, восставшие против моего брака. Предрекала мама, что счастливой я с этой семьей не стану. Я зря не слушала, вот только понимаю это только сейчас. Когда уже ничего изменить нельзя.

– И что сделала такого моя дочь, что вы позволяете себе распускать руки? – цежу я сквозь зубы, глядя на свекровь едва ли не волчьим взглядом.

Как мать, я готова растерзать ее на куски, но вбитые в меня с детства нормы поведения не позволяют себе грубить ей или залепить затрещину, которую она несомненно заслуживает.

Свекровь недовольно поджимает губы, но сразу не отвечает мне, кидает осторожный взгляд мне за спину. А вскоре сбоку вырастает фигура Саида.

– Папочка, – тихо, с какой-то опаской шепчет Амина, но когда муж опускает на нее свой взгляд, я едва не отшатываюсь.

В нем нет той любви и нежности, что была там буквально несколько дней назад. Какая-то мука и внутреннее терзание, которые разрывают его в клочья.

Меня трясет от того холода, которое вдруг следом мелькает во взгляде Саида, и я прижимаю к себе дочь сильнее. Ноги дрожат, и я не рискую выпрямиться, продолжая искать оплот своего спокойствия в объятиях Амины.

Дочка обычно всегда бежала к отцу, как только он приходил с работы, прыгала на него с визгом и хохотом, а в этот раз будто чувствует, что что-то не так. Настороженно замирает и не двигается с места.

Не идет к отцу, не ищет у него защиты. Ее тело всё окаменело, а плечики напряглись, но взгляд, который она вопреки его хмурому лицу и мрачному виду не отводит, выдает ее истинные эмоции. Обида. Надежда. Тоска.

Правду говорят, что дети всё понимают гораздо раньше. Чувствуют накаленную обстановку и изменившееся настроение у взрослых. И замирают, не зная, как себя вести, чтобы тебя не тронули.

– Папочка? – повторяет Амина, когда Саид никак не реагирует на ее первый призыв.

Саид на этот раз не теряется, просто стискивает челюсти и резко отводит взгляд на мать.

– Что здесь происходит, мама? Что за скандал? – спрашивает он у Гюзель Фатиховны, и даже я слышу в его голосе предупреждение.

Пусть он и предал меня, вонзил нож в спину, как-то странно ведет себя с нашей дочерью, словно возводит между ней и собой каменную стену, но в стороне во время истерики матери не остается. И у меня возрождается к нему хоть капля уважения.

– Иди к Инжу, сынок, это женские разговоры, тебе ни к чему вмешиваться, – наигранно ласково говорит свекровь сыну и улыбается. – С гостями и твоей женой я сама разберусь, а ты дождись скорой и езжай с моей невесткой в больницу. Вдруг проблемы какие, я очень переживаю за Инжу. Вдруг с внуком что-то случилось из-за этой мерзавки.

Свекровь, не стесняясь, кивает на меня и поджимает в недовольстве губы, а стоящая в стороне Асия ухмыляется, глядя на всё, как на представление.

Мальчишки, увидев дядю Саида, помалкивают и испуганно переглядываются, и у меня не остается сомнений, что это они что-то натворили и обвинили мою Амину.

А Гюзель Фатиховна, как обычно, не стала долго разбираться и спустила всех собак на нелюбимую внучку. Воспользовалась тем, что фокус Саида смещается на другую женщину, и мы с дочкой остаемся перед ней, как на ладони. Без защиты.

– Что случилось? Я еще раз спрашиваю! – цедит сквозь зубы Саид и сжимает кулаки.

От него веет яростью, и даже Амина снова прячет свое лицо на моей груди. Мне приходится кое-как встать на ноги с ней на руках, так как сидеть и смотреть на свекровь снизу вверх мне претит.

Она же, услышав в голосе сына недовольные требовательные нотки, не терпящие возражений и увиливаний, цокает и качает головой. Но и выгнать его не может, видит, что сын на грани скандала.

– Эта малолетняя… – выплевывает она, но Саид одергивает ее резким взмахом ладони в воздухе. Хотя бы дочь оскорблять не позволяет.

– Амина. Ее зовут Амина!

– Амина, – поправляет себя Гюзель Фатиховна и становится алой, словно спелый помидор, – порвала мое жемчужное ожерелье. Кто это всё теперь собирать будет?