Пленница - Ольга Вечная Страница 3

Ну и дядя Лелик! Благодарю покорно, тут точно градусов двадцать пять.

Бедный мой папа, он ни о чем таком не знал, когда приглашал меня. Стремительно захмелев, я готовлюсь упасть перед отцом на колени. Именно в этот момент в беседку поднимаются четверо мужчин.

И становится тихо.

Нет, музыка продолжает одиноко играть, вот только голоса обрываются. О чем бы ни говорили эти прекрасные люди, их темы перестают иметь значение.

С лица папы слетает гостеприимство.

Двое мужчин остаются стоять у входа, будто охрана, а еще двое, не сбавляя темпа, подходят к столам.

— Алтай и Исса, — быстро говорит тетушка полушепотом.

— Что этим чертям здесь надо?!

— Как их сюда пустили?!

Один из двух гостей, словно услышав последнюю фразу, поворачивается в нашу сторону.

Высокий, за тридцать на вид или около того. Белоснежная рубашка, черный костюм по последней моде — у нас в таких практикующие адвокаты по университету расхаживают, когда заскакивают между судами прочитать лекцию. Темные волосы стильно стянуты на затылке.

А вот лицо... это ужас какой-то. Я испуганно застываю, но при этом никак не могу перестать разглядывать следы жестокости: сломанные уши, шрам у рта. Лучше бы распустил волосы, прикрыл уродство... Следом осознаю, что знаю этого человека. Помню его глаза, которые одновременно смотрят сквозь тебя и внутрь.

Алтай. Призрак из моего детства.

Отец однажды сказал, что этот парень прошел через ад, потому так и выглядит. Еще папа говорил, чтобы я держалась от него подальше. Темная сторона жизни, без которой невозможно вести бизнес и в которой маленьким девочкам делать нечего.

Алтай кивает в знак приветствия и, растерявшись, я улыбаюсь и киваю ему в ответ. Так кажется или он тоже слегка улыбается? Тетя вздыхает и подталкивает меня к столу, вручает целую тарелку с закусками. Спохватившись, наконец отворачиваюсь и продолжаю следить за ситуацией украдкой.

Второй мужчина, на вид ровесник Алтая, находит глазами папу и жестом зовет приятеля идти в сторону барбекю. Он еще выше — явно под два метра. Худой, долговязый. В широких брюках и такой же свободной, почти балахонистой рубашке. Темно-русые волосы, веселые глаза, на губах играет приветливая улыбка. В руке он сжимает четки с большим крестом.

Новоприбывшие гости вежливо здороваются со всеми, кто стоит у мангала. После чего Алтай первым протягивает руку отцу.

Глава 3

Умом не успеваю осознать, а нутром уже чую: момент ответственный.

Надежда на спокойный вечер плавится, как зажженная свечка, превращаясь в растерянность и тревогу.

Я смотрю на отца, зависаю, не двигаюсь. В его глазах отражается раздражение, гнев. Чуть помедлив, папа отвечает на рукопожатие.

Все плохо. Я запихиваю в рот тарталетку, стараясь протрезветь.

Заминка длилась секунду, но не заметить ее было невозможно. Игра полутонов, взглядов, незначительных жестов.

У папы был бизнес в Анапе, он часто брал меня на разные встречи. Я сидела тихо как мышь. Во-первых, умирала от счастья, что провожу время с отцом, во-вторых, старалась вести себя настолько идеально, чтобы он взял меня с собой снова. Я никогда не была голодна, не испытывала жажду. Лишь однажды расплакалась, когда сильно захотела в туалет, но не решилась сказать. Я никогда не жаловалась, что скучно. Да и не было скучно, я вникала в происходящее и училась.

Алтая я впервые увидела в десять лет, он только вернулся из армии и сам пришел к отцу в поисках работы. Папа вышел из машины и долго говорил с ним, активно жестикулируя. Алтай пялился исподлобья, кивал. Я сидела на заднем сиденье и ошарашенно разглядывала его шрамы. Потом папа сел за руль, покачал головой и высказался: «Чудовище». Когда спустя три года мы встретились снова, именно это слово первым всплыло в памяти. Нервно стискиваю пальцы..

Папа здоровается со вторым мужчиной, отводит глаза.

Как-то так получается, что они остаются вчетвером, остальные незаметно отступают. Бедный повар отчаянно жарит стейки, будто ничего не видит и не слышит.

— Кто это? — уточняю я у тетушек, делая вид, что ничего не понимаю.

Они пожимают плечами.

Елизавета подходит к столу и, изображая официантку, громко собирает грязные тарелки.

— Лиза, что это значит? — спрашивает одна из подруг мачехи. — Они надолго? Ты же знаешь нашу ситуацию, мне такое не подходит.

— Ненадолго, — быстро качает та головой. — Видимо, какое-то недоразумение случилось. Влад у Алтая цех снимает, они там кирпичи льют... Это ни для кого не секрет.

— Исса делает Владу документацию?

— Не думаю.

Подруга Елизаветы скрещивает руки на груди.

Набор слов из диалога не вносит ясности, кроме той, что мужчину рядом с Алтаем называют Иссой. Интересное имя, рождающее определенный ассоциативный ряд.

Исса тем временем берет тарелку у мангала, кладет на нее кусок мяса и идет к нам.

— Добрый вечер, очаровательные дамы, — улыбается он так мягко, что хочется доверить ему ключ от сейфа. — Говорят, здесь можно отыскать овощи. Насколько это достоверная информация?

Женщины смеются и, как будто попав под обаяние гостя, начинают рекламировать салаты и закуски. Алтай продолжает беседовать с отцом, а я, как та свеча, продолжаю плавиться от беспокойства. Мне хочется, чтобы эти мужчины поскорее ушли.

— Как дела в вашей юридической конторе? — спрашивает у Иссы подруга Елизаветы.

— Не бедствуем, благодарю. Льву Александровичу привет передавайте, буду рад снова увидеть его в суде.

Он произносит это все с той же милой улыбкой, но я уже догадалась, что в суде они со Львом Александровичем будут стоять по разные стороны баррикад. Отсюда и негатив, который ножом резать можно.

Исса кладет в рот кусочек огурца и хрустит им.

— Елизавета Дмитриевна, это ваши малосольные огурцы? Восхитительно, просто безупречный вкус.

Мачеха натянуто улыбается:

— Спасибо, угощайтесь.

— Как же так получается? Вы денег за работу не берете, но при этом не бедствуете, — тянет жена Льва Александровича.

Исса совершенно серьезно целует крест на четках:

— С Божьей помощью.

Я округляю глаза и отворачиваюсь. Еще через минуту Алтай и Исса уходят, и столы взрываются обсуждениями. Эти двое присутствовали всего минут пять, а затмили мое появление напрочь.

Когда за последним гостем закрывается дверь, Елизавета и папа ругаются в пух и прах. Они так кричат друг на друга, что, засыпая на втором этаже, я слышу отдельные слова.