Жизнь на общем языке - Татьяна Александровна Алюшина Страница 3

Клавдия любила поспать и была классической «совой», только вспоминать о своей принадлежности к данному отряду пернато-спящих и дрыхнуть в «сладость-радость, до помятой щечки», как говаривал тот же дед Коля, ей удавалось нечасто, всего пару раз в месяц да во время отпуска – вот такие «печки ее лавочки».

«Ее лавочки» в данном случае – это уклад Клавиной жизни.

Выбравшись из душа и вытершись насухо, пару мгновений поколебавшись в раздумьях, решила Клавдия Юрьевна устроить сегодня себе максимально доступный пофигизм, в список которого первым пунктом вошло игнорирование всех привычных косметических процедур, обязательным порядком следовавших после принятия водных процедур (за исключением, понятное дело, чистки зубов и самых необходимых кремов). Ну вот на фиг – честное слово! Такая это канитель постоянная, что иногда не грех и забить!

– Что-то тебя, матушка, вразнос понесло, – усмехнулась она своему отражению в зеркале, – тортик наметила, кремы-процедуры, фен-прически отменила. Бунтуешь?

Ну, не то чтобы прямо вот так бунтует. Настоящее «фи» привычной размеренной жизни и серьезная эмоциональная встряска, изредка разрывавшие обыденность жизни Клавдии, протекали у нее несколько иначе. А нынче утром это так – не фейерверк, а скорее безобидная хлопушка-петарда. Ибо… есть у нее на сегодня дела важные и серьезные обязательства, так что толком и не взбрыкнешь.

Но тортик – это все-таки какая-никакая, но петарда, пусть и маленькая, но все же. Тем более большой кусок тортика… и, пожалуй, немного мангового суфле к нему – чем не бунт? Настоящий такой, честный! И ладно, и можно, просто сделает парочку дополнительных асан йоги во время своего часового занятия.

И чтобы окончательно не «пойти вразнос» (как называет изредка нападавшее на внучку такое вот революционное настроение-поведение бабушка Софья), Клавдия дала себе установку, что ради баланса и успокоения совести выберет себе на сегодня дело-занятие из числа тех, что находятся в реестре важных и, без сомнения, нужных, но несрочных, а потому благополучно отложенных на мифическое, загадочное, никому не ведомое «удобное и свободное» время, которое имеет странное свойство находиться крайне редко, а в большинстве случаев и вовсе не появляться.

Время ни с кем не воюет, а потому не наступает, у него и так все хорошо, и атаковать или отступать ему не требуется, а дела наши где были, там и остаются.

«Охо-хо…» – мысленно вздохнула тяжко Клавдия, припомнив список-перечень тех самых важных и отложенных «на потом» дел-занятий, до которых не дошли ни только руки, но и ноги, и голова иже с ними.

Ладно, сначала кофе, блаженство в утренней тишине и одиночестве, а потом, может быть («Только может быть!» – внесла торопливое уточнение она), открывающее возможность «дать заднюю» какое-нибудь дело из «дальних ящиков».

Но «тишина одиночества» – это Клавдия определенно переборщила с оптимизмом в своих планах-ожиданиях.

– Софьюшка Михайловна, что это вы ни свет ни заря, а уж в трудах и хлопотах? – улыбнулась колдовавшей у плиты над туркой с кофе бабуле Клавдия.

– Сон стариков короток и тревожен, – улыбнулась в ответ бабушка Софья, делясь философскими умозаключениями. – Наверное, потому, что между ними и вечностью остается совсем немного времени для того, чтобы успеть осмыслить и понять нечто важное и великое или хоть немного поумнеть.

– Понятно, – усмехнулась Клава, развеселившись, – снова не приняла «Мелатонин» на ночь.

Подошла, обняла бабушку и поцеловала в мягкую, еле уловимо пахнущую розой щечку, с удовольствием вдохнув такой родной, любимый запах.

– Кофе будешь? – подхватывая с огня турку с поднявшейся в ней кофейной шапкой пены и проигнорировав замечание внучки, поинтересовалась Софья Михайловна.

– Обязательно, – уведомила бабушку Клава. – На ваш шедевр, Софья Михайловна, не претендую и даже не заглядываюсь. К тому же имею конкретное желание: свой любимый размерчик и вкус: много, крепко, горячо и со сливками.

– Это уже не кофе, – привычно заметила бабуля, не признававшая таких извращений с великим, как она считала, напитком.

– Понятное дело, – так же привычно согласилась Клава, доставая из шкафчика большую турку.

Это был их извечный, практически теософский спор из серии «Чья религия лучше и правильней».

Бабушка поставила турку на специальную подставку, заранее приготовленную на столе рядом с крохотной чашечкой на блюдце и маленькой десертной тарелочкой тонкого фарфора из того же сервиза, что и чашка. На тарелочке лежало несколько аккуратно разложенных долек засахаренных фруктов.

Бабушка холила, лелеяла и любила свои ритуалы, выработанные годами. Одним из них являлась церемония пития утреннего кофе – неизменно исполнявшаяся неспешно, с удовольствием, в давно отработанной и отлаженной последовательности действий, с применением определенных атрибутов. Что бы ни случилось и ни произошло – хоть «весь мир в труху», – но сначала кофе, и только потом отправимся спасать-выручать родных-близких, учеников и все человечество в целом, коли возникла в том необходимость.

Именно в такой последовательности.

Даже если все пропало, и «ой-ей-ей, все плохо, и мы все умрем!».

– Ну, «все умрем», насколько мне известно, пока никто не отменял, – спокойно потягивая обжигающий напиток, замечала бабуля, когда кто-то начинал истерить рядом, требуя немедленно что-то делать, бежать, звонить, решать и так далее. – А на все остальные неприятности торопиться необязательно, к сожалению, они от нас никуда не денутся и без нас не обойдутся. Так что сначала выпью свой кофе, а потом мы займемся этим вопросом.

Клава обожала наблюдать за бабушкой в моменты ее «кофейного священнодействия»: ее с детства завораживала, очаровывая, атмосфера, которую незаметно творила-создавала бабуля. Для начала надо постараться достичь внутреннего спокойствия и остановить суетливую торопливость, отбросить пустые мысли и сосредоточиться на том, что делаешь. Непременно стелилась белая скатерть на круглом столе, поверх которой клалась кружевная льняная салфетка, на которую водружалась потемневшая от времени мини-тренога с ма-а-аленькой горелочкой (ее следовало зажигать, только если кофе остывал), куда ставилась турка. Бабуля усаживалась за стол, в задумчивости немного пошевелив пальцами над тарелочкой, выбирала соответствующий ее настроению и желанию в данный момент фрукт, откусывала крохотный кусочек засахаренного апельсина, или грейпфрута, или чего иного и запивала его небольшим глотком обжигающего кофе.

Потрясающий аромат кофе с еле уловимым запахом гвоздики (или кардамона, или корицы и цитруса, тоже в зависимости он настроений и предпочтений этого дня Софьи Михайловны) казался маленькой Клавочке бесподобным и незыблемым, чем-то очень надежным, означавшим, что все всегда будет хорошо, и ассоциировался со счастьем, как праздник Новый год. У всех он только раз в году, а у Клавочки всякий раз, когда она смотрела, как бабуля наслаждается кофе.

И еще – беседы.

Да, неторопливый, легкий разговор за чашечкой кофе также входил в ритуал,