Брак и злоба (ЛП) - Вольф Триша Страница 27

Я скрежещу зубами от его неуважительной оценки собственной кузины. Я физически расслабляю мышцы, чтобы ослабить сковавшее меня напряжение. Пусть лучше они думают, что я руководствуюсь жадностью и сексом, чем местью.

Моя реакция должна понравиться дону. Любой состоявшийся мужчина с претензиями на мафиози ударил бы другого за гораздо меньшее.

По правде говоря, я был еще мальчишкой, когда закончилась вражда. Карлосу нужно поверить, что я либо слишком молод, чтобы помнить все подробности, либо слишком влюблен, чтобы таить обиду столько лет. Конечно, при должном стимуле любого мужчину можно купить, а на столе — сладкая киска.

Кроме того, я единственный Кросс, оставшийся в Пустоши.

Чего ему бояться восстания одного одинокого Кросса?

Надуманно вздохнув, Карлос говорит:

— Сердце… как бы то ни было, мы возлагали большие надежды на Виолетту. Это не очень хорошая сделка.

Мой взгляд перехватывает Сальваторе. Он прочищает горло и впервые заговаривает.

— Она моя дочь, Карлос. Я имею право решать, за кого она выйдет замуж. — Дон беззлобно смеется.

— У тебя мертвая жена, мертвый сын и мятежная, никчемная дочь, единственная перспектива которой — удачно выйти замуж. У тебя ничего нет, поэтому ты не имеешь права голоса. — Он прикрывает рот рукой, его темные глаза возвращаются ко мне и буравят мой костюм от Hermès. — Кроме того, я думаю, что ты, брат, прежде всего будешь против этого союза.

Сальваторе напрягается от оскорбления брата. Его негодующий взгляд переходит на меня, и я с вызовом поднимаю бровь. Что для него важнее: его гордость или его жизнь?

— Я смирился с прошлым, — говорит Сальваторе, опуская под стол руку с отсутствующим пальцем. — Люциан — хороший муж для моей дочери. Это все, что имеет значение.

Карлос ворчит, похоже, не убежденный.

Подозрительное чувство закрадывается в мою душу, ползет по позвоночнику. Неделю назад о девочке в семье даже не думали. Ее бросили в танцевальном коллективе и практически забыли. Мой интерес разжег его любопытство и внезапное желание, чтобы его племянница удачно вышла замуж.

Эти переговоры похожи на хождение по натянутому канату, сделанному из колючей проволоки с зажженным фитилем на одном конце.

— К черту все это, — говорит Дэмарко, поворачиваясь в мою сторону. Он показывает на меня пальцем. — Она не твоя, чтобы брать или требовать. — Его разъяренный взгляд переходит на Карлоса. — У нас был уговор.

Карлос усмехается.

— Успокойся, парень. Я уже говорил тебе, что ты не можешь жениться на своей кузине.

Он насмехается.

— По браку, а не по крови.

Ренц бросает на него смертоносный взгляд и говорит:

— В семье все по крови. — Затем он бормочет что-то по-итальянски, отстраняя Дэмарко.

Вызывающе покачав головой, Дэмарко говорит:

— Черт, что я хочу сделать с этой сладкой киской… — Он облизывает губы, посылая мне знакомую ухмылку. — Вот что я тебе скажу, Кросс. Я позволю тебе забрать ее, когда закончу. Как насчет таких условий?

Все происходит быстро. Я вскакиваю со своего места и хватаюсь за дешевый галстук Дэмарко. Я тащу его через стол прямо на свой кулак. Солдаты, стоящие по всему залу, спускаются вниз и так же быстро разнимают нас.

— Ты кусок ирландского дерьма. — Дэмарко дотрагивается до крови, размазанной по его рту, и сплевывает. — Я тебя сейчас выпотрошу…

— Хватит! — рычит Карлос. — Все, сядьте, мать вашу. Сейчас же.

Не сводя взгляда с Дэмарко, я заправляю галстук в пиджак и усаживаюсь на свое место.

Дэмарко вырывает свою руку из рук солдата и, бросив на меня последний взгляд, выходит из комнаты.

Я смотрю на Сальваторе, который молчал на протяжении всей перепалки. Его темные брови сошлись над прищуренными любопытными глазами, и я понимаю, как должен быть воспринят мой поступок.

Ревность.

Одержимость.

Грубый смех привлекает мое внимание к Карлосу.

— Никогда не оскорбляй чужую киску, да? — Он снова смеется, остальные его дружки присоединяются.

Я прочищаю горло.

— Полагаю, это означает, что мы достигли взаимопонимания. — Смех резко прекращается. — Вполне справедливо, — продолжаю я, поднимая подбородок. — Что я могу сделать, чтобы убедить организацию в моих добрых намерениях в отношении Виолетты? — Впервые ее имя вылетело из моих уст, и оно оставляет липкий осадок на языке, как будто я никогда не смогу его вырвать. В комнате слишком много ее имени, стены давят.

Губы дона расплываются в зловещей улыбке. Он получил от меня то, что хотел.

— У меня есть для тебя работа, — туманно говорит он. — Ходят слухи, что ты уже не просто сирота, писающий на улицах, что ты сделать себе имя.

Мои плечи напрягаются, а руки сжимаются в кулаки под столом от того, что он использует слово «сирота». Я тут же разжимаю пальцы, чтобы снять напряжение. Он проверяет меня, задевает чувствительный нерв, чтобы получить реакцию.

Я выдерживаю его взгляд.

— Что за работа? — Он высунул язык, чтобы смочить губы, как змея, почуявшая добычу.

— Одного из моих конкурентов нужно опустить на несколько ступенек, напомнить ему, с кем он возится. Тогда мы сможем договориться о том, чтобы ты соединился с нашей Виолеттой.

Я поджимаю губы, понимая, что в этой работе не будет ничего легкого.

Но я сделал свой выбор. Я сделаю то, что должно быть сделано.

— Расскажи мне подробности.

***

Нора упирается руками в широкие бедра, глядя на расставленные на обеденном столе блюда ирландской кухни.

— Я приложила немало усилий, чтобы приготовить это блюдо.

Я поправляю галстук, стараясь не обращать внимания на боль в горле и злость, закипающую под кожей.

— Тельма приложила немало усилий, — поправляю я ее. — Ты не повар.

Она вздрагивает от моего обвинительного тона.

— Я все организовала, Люциан. Я позаботилась о том, чтобы все твои любимые блюда были приготовлены.

— Я не просил тебя об этом, — говорю я ей, мой тон окончательный.

— Mo mhac. — Она хмурится. — Мы должны праздновать по нашим обычаям.

— Эти обычаи умерли вместе с моей семьей. Выбрось и мои. — Тяжелые зеленые глаза смотрят на меня с жалостью, но она не пытается убеждать меня дальше.

— Ну, тогда больше для нас. — Она кивает Кристоффу и Леви. — Скажи тому, что с девушкой, чтобы он привел ее на ужин.

Мой позвоночник напрягается.

— Она сегодня ужинает в своей комнате. — Несколько секунд молчания, затем:

— Конечно. Я пошлю ей всё наверх.

— Не нужно. — Я беру со стола тарелку и накладываю в нее по ложечке каждого блюда.

Ее глаза с любопытством сужаются, но она не настаивает на своем. Она щелкает пальцами Кристоффу и Леви.

— Мальчики, ешьте.

Они смотрят на меня в поисках указаний, и я киваю. Они двигаются к столу и наполняют свои тарелки.

Лучше бы они были заняты. С той самой ночи, когда был маскарад, Виолетта пыталась то ли соблазнить меня, то ли испытать. Она расхаживает в крошечных шортиках и бандо — как она их называет — на глазах у меня и моих мужчин. Вчера я чуть не вырезал Кристоффу глаза ножом, когда обнаружил, что он наблюдает за ее занятиями йогой в комнате в саду.

В ответ на это я намеренно пригрозил всем моим мужчинам, чтобы они не смотрели на нее, а особенно не трогали ее.

Сегодня вечером я четко объясню ей, как должен вести себя жених мафиози.

Я поднимаюсь по лестнице перепрыгивая по двое ступеньки, беспокойство бурлит в моей крови. Когда я добираюсь до ее двери, я посылаю Мэнникса прочь, сильно вздернув подбородок. Я не стучусь, а вхожу, чтобы застать ее за чтением в уголке у окна.

Она приветствует меня ленивым взглядом, а затем снова сосредотачивается на своей книге. Ярость впивается в мои нервы своими зазубренными зубами от того, что она отмахнулась от меня, и от ее очевидного отсутствия страха.

Это из-за того, что произошло в душе. Она считает, что обнаружила во мне какую-то слабость, уязвимость, и думает, что если продолжит тянуть по швам, то я распутаюсь. И под ней окажется ее прекрасный принц. Покорное существо, погребенное под болью и сердечной болью, которое только и ждет, чтобы его исправили.