Счастливые бывшим не пишут - Елена Лабрус Страница 27

«Какой сайт?» — не в меру разговорился Марк.

Но не зря спросил — о дейтинг-приложении, где создала аккаунт Аня, он даже не слышал.

Весь вечер он искал её там. Забивал в поиск и так, и сяк, и как только не изворачивался, понимая, что она может соврать обо всём: имени, возрасте, месте жительства. Может выложить не свои фотографии. Может всё, что угодно.

Сердце стукнулось в рёбра…

«Аннушка, 27 лет, Москва»

«та самая»

Ещё сутки ушло на мучительное ожидание: смахнёт «Аннушка» его лайк влево или вправо.

И Марк уже решил создать новый аккаунт, когда блякнул долгожданный колокольчик.

Первый раз за всё время его пребывания в Стамбуле он улыбнулся.

«Моя» — с теплотой подумал Марк и написал «Привет! Поболтаем?»

46

До конца рабочего дня она так и не ответила.

И до середины Босфора Марк проверил телефон ещё раз пять.

Допил кофе. Поломал на куски и бросил чайкам бублик.

Спустился, сел в машину.

Снова проверил телефон.

Почти месяц он жил в Стамбуле, а спроси, чем занимался, вспомнить нечего.

Работа — дом — сериал, работа — дом — фильм…

Работа оказалась скучной: он скорее откатывался назад, чем двигался вперёд — занимался тем, что уже давно и успешно освоил, ни вызова, ни новых задач, ни азарта, ни трудностей, ни интереса.

Сериалы приходилось смотреть на языке оригинала или с убогими английскими субтитрами, сделанными автоматическим переводом — у хозяина были проблемы с кабельным.

А самым значимым событием стала встреча на улице с кошкой, которую Марк потянулся погладить, а та вцепилась в него когтями.

Царапины болели до сих пор. И каждый раз, глядя на саднящие полосы, Марк вспоминал, как в декабре в парке Гюльхане они с Аней пришли к выводу, что в Стамбуле, который считается городом кошек, очень страшные кошки.

Они шли от причала порта Сарайбурну, где стоял лайнер, к Собору Святой Софии через парк, Аня гладила каждую и качала головой:

— Да что с ними не так?

Марк сначала не замечал ничего особенного, а потом тоже обратил внимание: то ли морды у них более вытянутые, то ли окрас неудачный, то ли разрез глаз другой, но некоторые кошки точно выглядели далеко не симпатягами с кругленькими мордочками и большими круглыми глазками.

Один раз они даже вместе вздрогнули: «Блядь, какая страшная кошка!»

И это был едва ли не последний раз, когда они с Аней в чём-то друг с другом согласились.

Анна тогда полезла в интернет.

— Ну вот, теперь я попаду в ад. Здесь написано, что жители Стамбула верят: кошка обязательно попадёт в рай и там расскажет о доброте людей, которые её холили и лелеяли. Поэтому каждый житель считает своим долгом кормить, поить, лечить и всячески ублажать уличных мяукающих созданий. А я назвала их страшными, — прикрыла она глаза рукой.

Не то, чтобы всерьёз расстроилась, это всё же чужая вера и чуждые нам суеверия, а Марк вообще любил собак, но как-то стало неприятно, что какая-то уличная блохастая тварь, что никого ни в грош не ставит, решает, чего ты заслуживаешь. Даже Марка возмутило и стало ещё одним пунктом против выбора Стамбула как города для жизни, о чём Марк благополучно забыл, когда согласился на стажировку.

— Дорогие кошечки, простите, я не хотела вас обидеть, — сказала Аня громко и продолжила читать. — Турки не держат кошек дома, потому что считают, что кошка должна быть свободной.

— Скажи это моей маме, — хмыкнул Марк. — Впрочем, она наверняка знает. Отец однажды снимал репортаж о землетрясении в Стамбуле. И очевидцы рассказывали, что накануне кошки вели себя странно. Собирались в стаи, тревожились, метались. Сотнями пытались покинуть город.

— То есть почувствовали, что будет жопа и дружно на съёбки?

Он улыбнулся. Это была её защитная реакция — переходить на грубость, когда что-то задевало.

— Как, впрочем, и птицы. Но говорили, те метались над городом и орали, словно предупреждая об опасности.

— Но птиц особо не уважают, а кошек, наоборот, — усмехнулась Аня.

— В мусульманском мире почитают кошек, потому что по легенде однажды в халат лежащего на земле пророка Мухаммеда заползла змея, и кошка смело бросилась на неё и загрызла. Известно даже имя его любимицы — Муизза. Пророк частенько держал её на коленях во время чтения проповеди, и однажды, когда кошка заснула в рукаве, предпочёл отрезать рукав, нежели тревожить сон любимой мурлыки. Кошка — единственное животное, которому разрешён вход в мечеть…

Стамбульские кошки стали для Марка тоже одним из разочарований этой поездки — ни одна до этого его не царапала так сильно, а эти полосы на руке, похоже, останутся с ним на всю жизнь.

Он приехал домой.

Разогрел остатки вчерашнего ужина, но снова недоел.

Бросил вилку (да в конце-то концов, что он как пацан ждёт, пока она ответит) и набрал жену.

— Привет!

— Привет, — она удивилась.

— Я без причины. Просто узнать, как дела.

— Нормально. А у тебя?

— Да тоже вроде неплохо. Работаешь? — Марк встал. Подошёл к окну.

С высоты квартиры на набережной, в которой он жил, открывался потрясающий вид на воду, бухту Золотой рог, проплывающие суда, залитый огнями Старый город. Больше всего в любом жилье Марк ценил вид из окна. Жаль, разделить его сейчас было не с кем.

— Как обычно, — ответила Аня.

— Я тоже. У мамы как дела?

— У моей? — удивилась она.

— Ну как дела у моей, я спрошу у неё.

— Да. Спроси, — появилось в её голосе холодное стальное. Предвестники беды, называл эти нотки Марк, с них обычно они начинали ссориться. — У моей всё в порядке.

— Я тебя отвлекаю? — спросил он.

— Нет. Но я же просила: не звони.

— Я могу написать, — попытался пошутить Марк, но она не улыбнулась.

— У тебя всё? Я могу идти?

— Да, конечно, — едва слышно ответил он и повесил трубку.

Открыл сайт и хотел удалить своё сообщение. Оказалось, она ответила.

«Привет! Почему бы не да »

47. Анна

Как только у Марка это выходило — звонить в самый неподходящий момент?

Я не хотела на него злиться. Не собиралась вести себя как стерва, но уже выходила с работы, когда наткнулась на Завьялову.

— С тобой всё в порядке? — удивилась я, глядя, как она покачнулась и прислонилась к стене в коридоре.

— Что-то голова закружилась, — помахала она на себя листами. — С самого утра тошнит и чувствую себя скверно.

— И