Наследник по крови (СИ) - Елена Николаева Страница 24

— Всё в полном порядке, дорогая.

Катя выходит из-за ширмы. Встречаю её красноречивым взглядом, настроенным убивать. Внутри в который раз всё переворачивается вверх дном.

— Что это значит? — цежу я, понижая голос. — Нахрена весь этот спектакль? Ты, очевидно, не понимаешь, что от тебя требуется?

— Твой? — не дав мне ответа, Варшавина выбивает почву из-под ног одним-единственным вопросом. — Ты бы не стал лично заниматься решением чужой проблемы.

— Делай то, за что я тебе достаточно плачу и не лезь, куда не следует, — агрессивно отражаю, кивая на дверь.

— Можешь не отвечать. Я давно всё поняла, — Катерина ехидно хмыкает. — Скажи… а Кристина в курсе?

— В курсе чего? — скрипя зубами, я продолжаю давить на знакомую тяжёлым взглядом. — Например того, что с завтрашнего дня ты можешь быть уже безработной?

— Я не так глупа, как ты хочешь обо мне думать, Максим.

— Прекрасно. Тогда дай мне заявление на аборт и погуляй немного. Нам с Ивой нужно кое-что обсудить.

Глава 24

Ива

— Что за сюрпризы ты тут мне устраиваешь? — рычит Макс, делая шаг навстречу, как только я появляюсь из-за ширмы.

В ушах всё ещё слышится стук детского сердечка. Мой собственный пульс зашкаливает, отчего я не могу прийти в норму. Обессиленная и полностью обескураженная, я останавливаюсь в метре от Пожарского. Он держит какую-то бумагу в руке. Вероятно ту, которую только что требовал у врача.

— Я не хочу это подписывать, — говорю я сдавленным голосом, не желая соглашаться на прерывание беременности.

После того, что я пережила каких-то пару минут назад, у меня даже мысли не возникнет о том, чтобы…

— Придётся подписать, — давит Максим, прерывая мою внутреннюю борьбу.

— Я не могу… Как ты не понимаешь? Он живой! — мой скрипучий от волнения голос рвётся. Глаза мечутся по лицу Пожарского. Я вся горю. — У плода бьётся сердце… Это безумие…

— Я не глухой, Ива, — обрубает Максим. — Но это ничего не меняет. Просто забудь, что ты услышала, и выполни нашу договорённость.

— Как такое можно забыть? — глядя в его чёрные глаза, я покрываюсь ледяными мурашками, обхватываю руками свои плечи и чувствую, как теряю контроль над эмоциями.

Мне необходима его поддержка, но вместо этого он толкает меня в пропасть, оставаясь непреклонным.

— Максим, мне страшно. Я не стану. Сердцебиение ребёнка будет снится мне в кошмарах…

— Ива, — напирает он.

Раздавшийся телефонный звонок на мгновенье перехватывает внимание мужчины.

— Я не могу, — воспользовавшись случаем, срываюсь с места, чтобы покинуть кабинет, но мне ловко преграждают путь.

— Сможешь! — заявляет Макс, хватая меня за плечо.

— Дай мне пройти, — безуспешно дёргаюсь. Его пальцы прочнее впиваются в мышцы моей руки. Я морщусь и шиплю от боли.

— У тебя нет выбора, девочка, — роняет он, вытаскивая мобильный из кармана пиджака. — Не вынуждай меня жестить. Подпиши заявление на аборт, и покончим с этим. Слушаю! — рявкает в трубку так, что у меня сердце уходит в пятки.

— Максим Андреевич, здравствуйте! — Я слышу взволнованный мужской голос, доносящийся из динамика. — У нас ЧП! Костомарова со стройплощадки увезли на скорой помощи. Похоже инфаркт. А Гумилев час назад по вашему приказу улетел на второй объект в Сочи.

Макс мрачнеет. Его тело становится каменным, а пальцы, которыми он сжимает телефон, мгновенно белеют.

— Это что? Шутка? — повисает пауза: короткая, но режущая пространство абсолютной тишиной. — Какого хрена ты несешь?

— Какая уж тут шутка?

— Вадим, позволь тебе напомнить, что завтра с рассветом у нас должна состояться одна из крупнейших заливок фундамента в столице. Ты помнишь, сколько миллионов евро на кону? Если мы допустим хотя бы одну малейшую ошибку, то потеряем эти деньги в течении десяти минут! С-с-сука!!! Какой, к черту, инфаркт?! Он, мать вашу, головой отвечает за стройку! Он — царь и Бог! Я не могу без него рисковать!

Макса сотрясает, а я и вовсе замираю, приходя в ужас от его жестокого хладнокровия.

Пожарский сжимает мою руку так сильно, что мне становится в разы больнее, плечо отекает.

Я не могу вымолвить ни слова, чтобы он меня отпустил.

— Что с Олегом Романовичем? Что говорят врачи?

— Придётся срочно искать ему замену.

— Черт подери! — Максим делает глубокий вдох, и его ноздри пугающе раздуваются. — Это вам не трёхэтажный коттедж возвести за пару месяцев! Высотка в сорок пять этажей! Вы охренели? Где я в такие сжатые сроки найду вам главного инженера, который будет в курсе всех текущих задач?.. Что врачи говорят? Какие прогнозы? — Пожарский выдыхает, прикрывая на секунду глаза.

— Пока что не дают их. Ждем звонка.

— Держи меня в курсе. Я скоро свяжусь с тобой.

Вырубив телефон, Максим устремляет нечитаемый взгляд в пустоту.

Целую минуту буравит воздух.

Его молчаливая ярость тяготит меня и до дрожи пугает.

Я стою ни живая ни мертвая.

Господи, пусть он уйдет.

Пусть он забудет обо мне и уйдет.

Но этого не случается. Опомнившись, Макс притягивает меня к столу и вынуждает сесть на стул. Кладёт передо мной бумагу и ручку.

— Подписывай, — его голос звучит твёрдо, как сталь, сотрясая мою душу и лишая последней надежды на благоприятный исход…

Глава 25

Ива

Мои пальцы онемели. Ручка кажется мне тяжёлой и неподвижной. Если я нажму на бумагу, перо может её проткнуть.

— Не тяни, — рычит Максим, и я вздрагиваю. Машинально вывожу росчерк, не понимая, как и зачем я это делаю.

Зачем я даю согласие на убийство нерождённого малыша?

Поднимаю на Макса недоумённый взгляд, и меня едким холодом пробирает, душу сворачивает в ледяной комок.

Глаза мужчины напротив кажутся нереальными. Нечеловеческими. Бездонными чёрными омутами, как преисподняя.

Пожарский выглядит словно демон, но с той же красивой внешностью и победоносной сверкающей улыбкой.

— Умница. Просто умница, — говорит он, забирая со стола подписанное мною заявление на аборт. — Теперь ты в моей власти, Иванна. Ты — моя. Запомни это. Ты только моя…

Макс прячет листок в нагрудный карман идеально отглаженного пиджака и затем протягивает мне свои ладони. На них кровь. Много крови…

— Господи…

Меня охватывает ужас. Он замечает это, но всё равно тянется руками к моему животу.

— Дай мне его… — бархатный тембр парализует.

— Не надо, Макс. Нет! Нет! Пожалуйста, не нужно! — мой голос дребезжит от истерических ноток. — Я не хочу! Не хочу! Не хочу! Не трогай моего ребенка! Уходи! Убирайся! Прочь!

Я ору так громко, что начинаю сипнуть. Тело становится тяжёлым, как свинец. Я не могу пошевелиться. Пытаюсь сделать вдох, но