Благочестивая одержимость - Энса Ридс Страница 22

— Молодец, мышонок, — похвалил он, впиваясь глазами в меня, слабую и дрожащую перед ним, — кончи для меня, хочу, чтобы моя рука была вся покрыта твоей влагой. — он прикусил мою нижнюю губу, и от его слов я почувствовала себя ещё более грязной и ещё более возбуждённой. Меня не волновало, что мой отец был прибит к стене, что половина кожи на его теле сгорела, мне не было дела до его криков и мольбы, и что он вынужден наблюдать, как Сальваторе лишает меня невинности. Всё, что меня сейчас заботило — это ощущения в животе, в самых глубинах моего женского естества, мне нравилось, когда Сальваторе говорил все эти пошлости, а я чувствовала себя грязной шлюхой.

Мои мысли были заняты только им, только Сальваторе и тем удовольствием, которое он мне доставлял. Мои стоны и крики сливались с криками отца, и слёзы стекали по лицу, пока я наслаждалась оргазмом. Сальваторе провёл языком по моему соску, и мои глаза закатились от удовольствия. Его рука всё ещё была на моей шее, удерживая меня на месте, и сжималась всякий раз, когда я приближалась к краю, и это только усиливало наслаждение.

Я почувствовала, как его пальцы вышли из меня. Он поднёс влажные от моих соков пальцы ко рту и облизал их, сохраняя зрительный контакт со мной.

Щёки запылали, а тело снова стало обжигающе возбуждённым, когда я увидела, как он опустился, положив мои ноги себе на плечи. Не говоря ни слова, он впился в мою киску своим ртом, его язык проник между моих складочек, и я издала полный удовольствия и боли крик, запрокинув голову и широко раскрыв рот.

Он впился в меня так, словно его морили голодом, его язык входил, оставаясь внутри, вращался и двигался, прежде чем он начал сосать, и я забилась в конвульсиях на столе. Мне не было дела до инструментов, впивающихся в спину, до рыдающего отца и, что я могу умереть в любой момент — я крепко вцепилась руками в волосы Сальваторе. Я не знала, как поступить, прижать его к себе или оттолкнуть. Мне было так приятно… слишком хорошо.

— Сальваторе… — протяжно застонала я, пока мои ноги дрожали на его плечах. Он держал мои бёдра раздвинутыми, следя за тем, чтобы я не могла их сомкнуть. Звуки, которые он издавал у меня между ног, сводили меня с ума, и как бы грязно это не звучало, мне нравилось, как он выглядел между моих ног.

Боже, а когда-то я была хорошей девочкой. Все так говорили.

Я до сих пор иногда смотрю мультики, точнее, «Губку Боба», и никогда раньше не позволяла мальчикам целовать себя. Выполняла домашние задания, оставалась дома даже по выходным, а в те дни, когда выходила из дома, возвращалась до полуночи. Никогда не лгала родителям и не одевалась вульгарно. Я не сквернословила, не хамила старшим, уважала обслуживающий персонал и никогда не смотрела порно. Конечно, исключением были откровенные сцены в фильмах по телевизору, но даже тогда я быстро переключала канал.

Я помню сексуальные истории Рэйчел, поскольку она была более опытной, чем я, и из того, что она мне рассказывала, я знала, что секс — это круто, но не решалась попробовать. Страшно было заниматься сексом со случайным парнем, как это делала она, поэтому я пообещала себе дождаться того самого. Мой первый секс должен был произойти с мужчиной, которого я полюблю, с мужчиной, за которого выйду замуж. Может быть, я просто выдавала желаемое за действительное, но так уж я устроена. Я хотела, чтобы меня любили, чтобы меня боготворили... как любую порядочную девушку. Мне бы хотелось, чтобы он осыпал меня комплиментами, говорил, какая я красивая, какая я особенная, а потом мы бы занялись любовью.

Я была примерной девушкой.

Тогда почему я стояла на коленях, пытаясь вместить в своё девственное горло член Сальваторе?

— Раскрой шире, мышонок, и дай папочке насладиться твоим маленьким ртом, — приказал он, ещё глубже вгоняя свой член в мой рот. Я задыхалась от размера его члена, он был огромным. Он был твёрдым, а головка выглядела набухшей от влаги, покрывавшей кончик. Я впервые видела член, и от одного вида моя киска становилась ещё более мокрой.

Он схватил меня за волосы, удерживая на месте, пока безжалостно вбивался в моё горло, а я держалась руками за его бёдра, пытаясь вырваться, потому что не могла дышать.

— Вот так… — сказал он с ухмылкой в голосе, вводя свой член мне в рот, и я изо всех сил пыталась дышать, чувствуя, как его член достигает задней стенки моего горла. Я задыхалась, но как бы неправильно это не звучало, мне нравилось это насилие.

Я почувствовала, как он напрягся, ещё сильнее вцепившись в мои волосы, его член подрагивал. Он достиг кульминации, почти полностью вогнав свой член в меня, и тёплая жидкость заполнила мой рот, стекающая по моему подбородку и на грудь.

†††

Я сидела в углу душевой, и плакала. Стыд захлёстывал меня волнами, я прижималась головой к стене и пыталась забыть о случившемся. Я ненавидела себя, своё тело и ненавидела, что получила столько удовольствия. Если бы я могла повернуть время вспять и не позволить Сальваторе овладеть мной так, как он это сделал, на глазах у отца, я бы сделала это, без малейшего колебания. Чувствуя себя грязной, отвратительной и стыдясь того, что произошло, я не хотела ничего, кроме как зарыться в яму и умереть.

Я стояла под струями воды. Мои колени подрагивали, тело всё ещё находилось в состоянии шока после пыток Сальваторе, наполненных наслаждением, прежде чем я взяла мочалку и начала оттирать кожу. Я молча скребла кожу, прокручивая в голове все моменты, а потом я закричала и начала колотить себя по голове, прежде чем, меня вырвало. Я чувствовала себя ужасно, коря себя за то, что позволила себе такое поведение.

Я чувствовала себя униженной, и предательницей по отношению к собственному телу. Если бы я могла сопротивляться, я бы так и сделала. Поначалу я пыталась бороться, и Сальваторе это нравилось. Затем он начал двигать пальцами, играть с моим телом, словно это был инструмент, который он изучал всю свою жизнь, и в следующее мгновение я стояла перед ним на коленях, принимая его длину и позволяя извергать своё семя в моё горло.

От мыслей об этом мне становилось только хуже, я ненавидела себя, и своё существование.

Когда Сальваторе закончил со мной, он ушёл, а