Сопротивляться бессмысленно - Юлия Резник Страница 2

— Давление низкое, пульс слабый, спутанность сознания. Готовим носилки. Глюкозу внутривенно. Седативное по минимуму, потом уже стабилизирующее…

Девчонка дергается, вжимается в диван, бормочет сквозь зубы:

— Не забирайте… Пожалуйста… Он найдёт меня!

— В обезьяннике ему будет не до твоих поисков. Обещаю.

Теперь, при свете, становится понятно, что глаза у девчонки необычного бутылочно-зеленого цвета. Я таких не видел никогда. Потому залипаю.

— Вы его арестуете? Правда? — девчонка сглатывает.

— Сто процентов.

Пока фельдшер подсоединяет её к системе, пострадавшая не сводит с меня доверчивого взгляда. Дерьмо. Арестовать я смогу кого угодно. Гораздо сложнее сделать так, чтобы дело не посыпалось дальше. И тут многое будет зависеть не только от пострадавшей, но и от моего начальства, которое, пока непонятно, смогут ли прогнуть.

Отхожу к стене и задираю голову к потолку. Странно — на мраморе кровь смотрится как арт-объект, а здесь, на стенах, она кажется просто грязью.

Пашка уже заканчивает оформлять протокол задержания. Мужик с топором продолжает сидеть на полу, как будто ничего из ряда вон не происходит. За все время он ни разу не глянул на девушку. Не попытался заговорить. Он абсолютно эмоционально выпотрошен. Или решил разыграть аффект, когда понял, что запахло жареным.

— Мы её забираем, — говорит женщина-медик, поднимаясь. — Уведомим травму и психиатра. Если что, контакт через дежурную.

— Окей, — киваю. — Как тебя зовут-то?

— Сабина… Сабина Игоревна… Игольникова.

Девушку поднимают на носилки. Она шепчет что-то едва слышное, цепляясь скрюченными пальцами за воздух. Губы дрожат. Она не может выговорить ни одного понятного слова. Но глаза у нее такие, что слов особенно и не надо. Все в них прочитаешь, а потом еще хрен забудешь.

Потерпевшую уносят. А я всё стою. Потому что чувствую — ни фига не закончилось. Это было только начало. Самое интересное впереди.

Оборачиваюсь. Подхожу к так и сидящему на полу бугаю. Какой смирный, надо же! Вы только посмотрите! Словно это не он только что пытался расчленить свою бабу. На лице ничего — ни раскаяния, ни злости, ни страха. Пустота. Как в сейфе, из которого давно всё вынесли.

— Иван Сергеевич Тегляев? — спрашиваю, хотя знаю ответ. Он медленно поднимает глаза. Говорит негромко и чуть-чуть замедленно:

— Да, я. Снимай эти гребаные железяки.

— Вы арестованы по подозрению в покушении на убийство. Пройдемте.

— Да ну, брат. Это всё ложь. Она сама меня довела. Сначала провоцирует, потом жалуется. Наверное, и сам знаешь, как могут довести эти бабы.

— Понятия не имею. Поднимайтесь, или вам помочь?

К счастью, мужику хватает ума подчиниться. Хотя я, наверное, был бы не прочь накинуть ему статью.

Выходим в коридор, где уже вовсю работают криминалисты. Перекидываюсь парой слов со знакомой пигалицей и вываливаюсь на улицу. Ночь пахнет выхлопными газами и жареным мясом из ресторана, расположенного на первом этаже. Для моего голодного желудка это просто издевательство какое-то.

Пашка открывает дверцу служебной машины, а я бесцеремонно вталкиваю туда Тегляева.

— Осторожно, не ударься.

Он ничего не говорит. И это хорошо. Потому что я устал. От него. От этой ночи. От всей этой вонючей показушной роскоши, где за блеском и деньгами прячется грязь. Самая настоящая грязь, липкая и смердящая. Пора бы привыкнуть. Но нет. Каждый раз всё сначала.

Потом сразу в отдел еду. Протокол, опрос. На который, конечно, сразу же съезжаются адвокаты… Но на них мне глубоко фиолетово, потому что мужик взят с поличным. На этом этапе никто ему не сможет помочь. Потом — не факт.

Я не спал черт его знает сколько времени, башка гудит. И буквально каждое слово этого козлины бесит. Да, судя по всему, девка там — прожженная блядь. Но сказать «сама виновата» язык один хер не поворачивается. Ведь если так разобраться, у них была честная сделка — он ее содержит, она… кхм… скрашивает его досуг. Вряд ли девочка понимала, что этот самый досуг включает кровавые игрища с топором. А там, конечно, как знать. Я уже ничему не удивлюсь, если честно.

— Багиров, возьми трубку, там шеф лютует.

Ну вот. Чего и следовало ожидать. Закуриваю и, не высунув изо рта сигареты, дымлю:

— Багиров.

— Леша, что там у вас за треш? Какого черта мне начальство посреди ночи звонит? Кого ты там повязал?

Докладываю вроде по существу, но в красках. Малютин нормальный мужик. Однако он не хуже моего знает, чем обычно заканчиваются такие истории. И если в обычном случае нам просто добавляется головняков, то в случае с олигархом…

— Надо отпускать, Леш. Сам понимаешь.

— Нет.

— Девка пойдет в отказ, вот увидишь. А ты себе только послужной список испортишь, Леша.

— А если не пойдет?

— Ну, ты сам-то хоть в это веришь?

— Вы ее не видели! Там треш!

Малютин свирепеет от того, что я продолжаю гнуть свою линию. Разверзается потоком нравоучений, как тут в кабинет залетает Пашок и тычет мне под нос телефоном.

— Нашел нашу потерпевшую в соцсетях. Девка, похоже, реально не собирается останавливаться, — комментирует он то, что я и так вижу.

— Юрий Никитич, погодите. У нас тут общественный резонанс наметился, — бросаю в трубку, немного осаживая шефа.

— Какой еще, растудыть твою, резонанс?

— Потерпевшая наша, оказывается, известный блогер. И сейчас она ведет прямой эфир из палаты… Если включим заднюю — наверняка нарвемся на народное возмущение. Нам оно надо? — давлю на больное.

Глава 2

Сабина

Я не помню, как именно я оказалась в больнице. Какие-то обрывки картинок — потолок в скорой, синий свет, голос врача, колючее ощущение иглы в вене. Остальное же виделось словно через стекло — мутное, закопчённое. И лишь одно ощущение было отчётливым, как ожог: я жива. И он не добил меня. Хотя, наверное, собирался.

В палате тихо. Различить можно разве что редкое пиканье аппаратов и шорох, когда медсестра поправляет капельницу. Не беспокоит даже шум мегаполиса, к которому я привыкла в своей квартире.

Я лежу, не шевелясь, потому что каждое движение отзывается в теле тупой болью. Но самое больное — внутри. Там, где всё рвано и вывернуто наружу. Страх, унижение, стыд. И жгучее, невозможное чувство вины.

Знала ли я о рисках? Наверное, сейчас только ленивый не обсуждает бесправие женщин, соглашающихся на подобного рода отношения. Знала, и все равно согласилась стать… даже не любовницей. Содержанкой. Потому что любовница — все же производная от слова любовь.