Божье око - Энса Ридс Страница 18

бешено колотится сердце, когда чувство предательства, которого я никогда прежде не испытывала, захлестнуло меня с головой. Еще несколько часов назад Массимилиано был лучшим, что случилось в моей жизни. Он был всем, о чем я мечтала, всем, чего я когда-либо желала всю свою жизнь. Но теперь, сидя в этой ванне, воспоминания о том, как его член жестко входил в меня, пока я рыдала и просила его остановиться, разрывали меня изнутри. Что-то глубоко внутри меня треснуло, словно хрупкое стекло, не выдержавшее тяжести боли. Романтизированный образ, который я создала в своем воображении, привел меня к этому.

— Ты уже ненавидишь меня, поэт? — наконец услышала я его голос, когда он обвил рукой мой живот, притягивая ближе к своему обнаженному телу. В ответ я могла только плакать, не сопротивляясь и молча сидеть. Он провел носом по коже моей спины, убирая волосы с плеч и продолжая покрывать поцелуями мою спину. Я действительно ненавидела его. Ненавидела больше всего на свете.

Он сломал меня, и это было только начало.

— М-мо-могу я... я, пож-жалуйста, поехать до-домой? — запинаясь, пробормотала я сквозь слезы, мои слова прозвучали слабо и надломлено, и казалось, будто я не узнаю свой собственный голос, будто говорила не я, а кто-то другой. Хоть я и была немного застенчивой, но всегда была уверенной в себе, и никогда прежде не звучала настолько жалко.

Это только начало.

Слова крутились в моей голове, словно их нашептывал голос в глубине моего сознания. Как будто он знал мое будущее и то, что еще предстоит пройти. Когда эта мысль пронеслась в голове, мне захотелось похоронить ее, спрятать глубоко внутри и притвориться, что ее не существует, но сердце замерло, пропустив удар, и я не могла отрицать правды.

— Мы едем домой, поэт, — сказал он, и мои рыдания стали еще более жалкими, когда я отрицательно покачала головой. Я не хотела ехать в Венецию, не хотела ехать с ним, я даже не хотела иметь с ним ничего общего. Между нами не было никакого «мы». И это разбивало сердце, потому что всего несколько часов назад я стояла на коленях, моля связать наши души воедино.

Было так много красных флажков, почему я их не замечала? Почему игнорировала их? Я превратила красные флажки в зеленые, рыдая перед человеком, которого считала тем самым домом, который я так отчаянно искала в чужих людях.

В этот момент я чувствовала себя ребенком. До меня наконец дошло, насколько всё плохо, и поняла, в какую передрягу я наивно себя втянула. Я осознала, что ничего не знала о монстрах в этом мире — но чего я ожидала от человека, который сидел в тюрьме строгого режима? Уклонение от налогов? Серьезно, Даралис? Судя по его татуировкам и тому, что он сделал со мной и с тем парнем, не оставалось сомнений — за его плечами скрывались поступки куда более ужасные.

— Н-нет, прошу, — мой голос прозвучал надломлено, — ты и так причинил мне достаточно боли, — запинаясь, прошептала я, подтягивая колени к груди, игнорируя боль между бедер. Я пыталась забыть картину крови, стекающей по моим ногам, когда я осела на пол после того, как Массимилиано кончил и перевел взгляд на официанта. Ткань платья, собранная на моем животе, казалась такой прозрачной, что не могла скрыть мой позор. Я тихо плакала, а затем истошно закричала, когда Массимилиано схватил со стола один из ножей и без малейших колебаний полоснул им официанта.

Я могла бы попытаться убежать, если бы могла, но была слишком слаба, и ноги отказывались меня слушаться. В тот момент, когда я пыталась ползти, я не могла перестать кричать, рыдать и остановить тошноту, подступающую к горлу.

— Еще не совсем достаточно, поэт, — проговорил Массимилиано, нежно проводя пальцами по моей коже, словно не был тем, кто только что изнасиловал меня. Еще сегодня я была готова быть с ним, идти с ним рука об руку, мечтать о его любви, хотеть, чтобы он полюбил меня в ответ. И от этого мне становилось еще больнее, потому что я чувствовала себя такой дурой. Он изнасиловал меня, забрал мою невинность без единого нежного слова, толчок за толчком, несмотря на мои крики мольбы и протесты.

— Еще ни хрена не достаточно, — повторил он, и я откинула голову ему на плечо, горько рыдая.

— Чего ты еще хочешь от меня, Массимилиано? — всхлипнула я, мои слова сорвались с пересохших губ.

Я рыдала так сильно, что была уверена — он меня даже не слышит за отрывистыми всхлипами, хотя, скорее всего, слышал. Он всегда слушал, но слышал лишь то, что хотел услышать.

— Чего еще? — с надрывом прошептала я. Он забрал всё, что у меня было, мою девственность, мое сердце, которое разорвал на части, и мой разум, который полностью уничтожил.

Что еще он мог от меня хотеть?

Я хотела бы прокричать эти слова с самой высокой горы, чтобы они эхом разнеслись по всем долинам мира. Что еще я могла ему предложить?

Его голос больше не успокаивал меня, как прежде. Теперь он напоминал мне только о чудовищных вещах, которые он мог совершить.

— Смотри, я подарю тебе охуенную улыбку, мальчик, такую, которую ты никогда не сможешь стереть. Улыбнись, мальчик, улыбнись, — произнес он, в то время как официант кричал в агонии.

Крики парня сводили меня с ума, я не могла вынести их, рыдая в ужасе, смотрела как Массимилиано режет его лицо.

— Всё, мой поэт. Даже когда у тебя больше ничего не останется, я всё равно буду хотеть тебя.

Его слова пугали настолько, что кровь стыла в жилах, рыдания застряли комом у меня в горле.

— Ты моя, чтобы погубить, моя, чтобы уничтожить, моя, чтобы владеть. Ты — моя собственность, одержимость.

Рухнув на колени, стиснув кулаки, я крепко зажмурила глаза. Дрожащие пальцы прижались к губам, а голос, прерываемый тихим плачем, звучал глухо и надрывно.

— Я взываю к духу Неомы и Давы...

Каждое слово вырывалось сквозь страх, терзавший меня, словно острый нож. Я была ранена, одинока, напугана и отчаянно нуждалась в помощи. Поэтому я молилась, умоляя двух женщин спасти меня.

— Прошу вас, умоляю... — мой голос звучал, как крик женщины, потерявшей всё, как мольба, обращенная к пустоте. Сердце сжалось от боли, а я, крепко прижав руки к груди, продолжала шептать:

— Помогите мне, прошу... помогите...

Сгорбившись от резкой боли в груди, я подумала, может это сердечный приступ? Быть может, я проведу свой последний день