Сердце убийцы - М. Джеймс Страница 17

К черту это. Я выхожу из лифта и так быстро, как только могу, направляюсь в ближайший мужской туалет. Проходить мимо этого места почти неудобно, и, к моему облегчению, вестибюль почти пуст. Я проталкиваюсь в мужской туалет, отделанный черным мрамором, не менее благодарный за то, что он кажется пустым, и захожу в самую дальнюю кабинку от двери.

Я, блядь, не могу поверить в то, что я делаю, даже когда расстегиваю молнию, и лихорадочно тянусь к своему ноющему члену, который, по ощущениям, был по крайней мере наполовину возбужден большую часть последних нескольких часов. Не думаю, что я когда-либо делал это раньше, когда-либо дрочил в гребаной кабинке в туалете, как человек, у которого нет приличного гостиничного номера или квартиры, куда можно вернуться, даже если он не может заключить сделку с девушкой. Но прямо сейчас мне больше некуда идти, а те несколько часов, проведенных взаперти в комнате с Лидией, заставляют меня так отчаянно желать освобождения, что я перестаю мыслить логически.

Я хочу думать о чем угодно, только не о ней, пока глажу его. Женщине, которую я трахал пару недель назад, какой-то русской супермодели, о своих любимых актрисах, о ком угодно, кроме единственной женщины в гребаном мире, от которой мне сейчас нужно держаться подальше, и все же я не могу. Все, что я могу видеть, это ее раскрасневшееся, сердитое лицо, вызывающе смотрящее на меня, когда я прижал ее к двери. Все, что я могу представить, это как она выгибается мне навстречу, пытаясь вырваться из моих объятий, как прямо сейчас она обнажена в моем гостиничном номере. Все, что мне нужно было бы сделать, это подняться наверх, и она была бы там, обнаженная, уязвимая и полностью в моей власти.

Мужчины, с которыми я работаю, и их очень много, не испытывали бы ни малейших угрызений совести, поступив именно так. Они пообещали бы ей кое-что в обмен на ее тело или, что еще хуже, просто забрали бы его. Но я не могу этого сделать, я никогда не был таким человеком, и больше всего я не могу представить, что делаю это с Лидией.

Прямо сейчас во мне борются две отдельные эмоции: почти отчаянная похоть к ней, которая не имеет никакого гребаного смысла и совершенно, блядь, неуместна, и потребность защитить ее, которая кажется почти навязчивой и в равной степени лишенной смысла. Только последнее, помимо моего личного морального кодекса, удерживает меня от того, чтобы снова войти в лифт, вытащить ее из ванны и перегнуть через стойку, пока я…

Черт. Черт, черт…я сдерживаю стон, когда мой член пульсирует в моей руке, мой кулак пролетает над напрягшейся плотью, когда я представляю именно это – Лидию склонившеюся над стойкой в ванной, задрав задницу, выгнув спину, вызывающе глядя на меня, когда я вонзаюсь в нее. Я бы не стал утруждать себя ожиданием, пока она высохнет, я бы смотрел, как с нее капает на столешницу, на каждый дюйм ее тела такой же влажный, как и ее киска, плотно сжимающаяся вокруг меня. Я представляю, как скольжу пальцами между ее складочек, потираю и пощипываю ее крошечный твердый клитор, чтобы убедиться, что она тоже кончила, чтобы я мог почувствовать дрожь ее бедер напротив своих как раз перед тем, как я вонзил каждый дюйм своего твердого члена так глубоко в ее киску, что она, блядь, никогда не забудет, каково это, быть трахнутой Левином Волковым.

— Блядь! — Я тихо ругаюсь, когда мой член набухает в кулаке, моя рука хватается за верхнюю часть стены рядом со мной, чтобы не упасть, когда мои бедра напрягаются, и я дергаюсь вперед, сдерживая стоны удовольствия, когда мой член извергается с облегчением, в котором я так сильно нуждался. Больше всего на свете я хочу прямо сейчас оказаться внутри нее, наполнить ее своей горячей спермой, а не выплескивать ее в унитаз, но именно в этот момент облегчение от оргазма настолько велико, что мне почти все равно.

Я продолжаю поглаживать его до конца, чувствуя, как он набухает и пульсирует в моем кулаке, когда я выжимаю все до последней капли, когда дрожь пробирает меня, и когда я наконец заканчиваю, я прислоняюсь к стене со вздохом облегчения, которое, кажется, проникает до глубины души.

И тут, конечно, приходит ясность, как будто в меня врезается грузовик.

Какого хрена я делаю?

Это ниже моего достоинства. Она должна быть ниже меня, и не так, как я себе представлял. Мне не нужно фантазировать о женщинах, которых мы используем для поимки своих жертв, и трахать их. Я гребаный идиот, что позволил ей забраться мне под кожу, и все, что я могу сделать, это надеяться, что никто не видел, как я ворвался сюда в таком состоянии, и не слышал меня, потому что это чертовски неловко.

Я засовываю член обратно в штаны и, стиснув зубы, застегиваю молнию. Мне нужно трахнуться, и как можно скорее, потому что ясно, что я схожу с ума.

Мой телефон вибрирует в кармане, заставляя меня вздрогнуть, когда я выхожу из кабинки. Едва я успеваю вымыть руки, как он запускается снова, на этот раз настойчивая вибрация от того, что кто-то ждет моего ответа, и я достаю его из кармана, выходя в вестибюль.

— Алло? — Я поворачиваюсь в сторону бара. Мне нужно выпить чего-нибудь покрепче, может, дважды. На самом деле, если бы у меня не было Лидии наверху и работы, которую нужно было выполнять, я бы, наверное, напился до бесчувствия, просто чтобы стереть воспоминания о том, что я только что сделал, из своей головы.

— Волков. Сейчас неподходящее время?

Да, вот что я хочу сказать. Владимир, мой босс, абсолютно последний человек, с которым я хочу сейчас разговаривать. Но, конечно, я не могу этого сказать, потому что, если он звонит мне, значит, есть причина, по которой он хочет поговорить.

Я просто надеюсь, что она не плохая.

— Вовсе нет, — мягко отвечаю я ему, опускаясь в одно из мягких кресел в вестибюле и с тоской поглядывая в сторону бара. С каждым мгновением чувствуя, что я от напитка все дальше и дальше.

— Я ничего не слышал о тебе с тех пор, как ты уехал этим утром. — Голос Владимира холодный и ровный, ни в малейшей