Лучшее лекарство от любви - Трейси Броган Страница 14

Хилари, но, если честно, младенцы меня пугают. Они такие маленькие и беспомощные. Мне ни разу не приходилось брать на себя ответственность за них, разве что во время обязательной практики в педиатрическом отделении. Возможно, подсознательно я уже приняла решение как можно дольше тянуть с замужеством, пока не станет слишком поздно. Я знаю статистику. Беременность после тридцати пяти автоматически помещает тебя в категорию повышенного риска. А поскольку на горизонте не видно ни одного мужчины, в ближайшем будущем мне вряд ли грозит выйти замуж и забеременеть.

Суп вдруг начал горчить, и я от всей души пожелала, чтобы наш обеде Габи вовсе не состоялся. Я только почувствовала себя еще хуже.

— Не уверена насчет детей, — сказала я. — Вроде бы и хочу их, ну, по крайней мере одного, но боюсь, что буду ужасной матерью. — Меня слегка затошнило от собственного признания, но это было правдой.

— Почему ты так думаешь? — в голосе Габи сквозило искреннее беспокойство.

— Потому что я понятия не имею, как развлечь ребенка.

Она внезапно расхохоталась, и все следы озабоченности исчезли с ее лица.

— Так ты этого боишься? Что твой ребенок будет скучать?

— Скучать и сидеть голодным. У меня дома вечно шаром покати. Да и дома я почти не бываю. Когда мне с ним видеться? Если у меня нет времени с кем-то встречаться, то уж на ребенка тем более времени не будет.

И в этом мне тоже тошно было себе признаться. Никогда не понимала женщин, которые, завидев любого младенца, сразу начинают с ним сюсюкать, но от мысли, что у меня никогда не будет своего, становилось грустно. Наверное, мне стоило задуматься об этом раньше.

В голос Габи вернулась прежняя осторожность:

— Иви, ты же врач. Ты способна позаботиться о самых разных людях. И если тебе придется заботиться о младенце, ты и этому научишься. Было бы желание.

— Мои родители — блестящие хирурги, Габи. Но как родители они полный отстой. Уж поверь моему слову. Быть хорошим врачом — вовсе не означает быть хорошим родителем.

— Но ты — не они. И ты не думаешь, что тебе станет одиноко… со временем? Этим и хороши дети. Мужчина может уйти, а твои дети навсегда останутся твоими.

Навсегда. Навсегда — это слишком долго. И я не знала, что ей ответить. Я все еще не пришла в себя от новости, что родители вновь решили сойтись. И если к грузу свалившихся на меня эмоциональных проблем добавить еще и неспособность принять решение по такому жизненно важному вопросу, как дети, она может стать той соломинкой, что сломает спину верблюду.

— Ты доела? Мне пора возвращаться на работу.

Щеки Габи снова вспыхнули.

— Да. Конечно. Только знаешь, Иви, ты не права. По-моему, ты будешь хорошей матерью, если когда-нибудь все же решишь ей стать. Пациенты тебя любят, и мои племянники — тоже.

Глаза необъяснимым образом оказались на мокром месте, и вместо того, чтобы взглянуть на Габи, я начала рыться в сумке, делая вид, будто что-то ищу.

— Да, наверное.

Пока мы расплачивались и выходили из ресторана, разговор перешел на другие темы. Но когда мы шли обратно в больницу мимо привлекательных витрин и бетонных клумб со свежевысаженными анютиными глазками и геранью, я невольно обратила внимание, что нас со всех сторон окружают женщины с колясками. Интересно, они всегда здесь гуляют, просто я раньше этого не замечала? Высокие. Низенькие. Пухленькие, в футболках на два размера больше, и стройные, в спортивных лифчиках, с упругими телами и мускулами, перекатывающимися под кожей. Но, несмотря на разницу в фигурах и размерах, всех объединяла одна черта.

Все они улыбались.

Друг другу. Своим младенцам. Мне. Я находилась среди них, но чувствовала себя чужой. Как герой в бредовом фантастическом фильме, который вдруг понял, что окружен инопланетянами, тщательно замаскированными под землян. Я замедлила шаг. Неужели во всем Белл-Харборе только у меня одной отсутствует инстинкт продолжения рода? Мои придатки снова завибрировали, как сердитые обезьяны, раскачивающие прутья клетки моего — не материнского — тела. Всю жизнь сидели тихо, а сегодня вдруг взбунтовались.

Малыш в голубой полосатой рубашечке остановился прямо передо мной. Хорошенький, с пушистыми светлыми кудряшками, весь в ямочках, качается на ножках, будто подошвы ботиночек смазаны чем-то липким и для каждого шажка ему приходится с усилием отрывать ногу. Увидев меня, он замер и уставился своими шоколадными глазенками. Потом поднял пухлый кулачок с зажатым в нем пучком одуванчиков и помахал мне. Его круглое личико расплылось в улыбке, и блестящая ниточка слюны потянулась от крошечных белых зубок.

Мое стойкое сердце расплылось лужицей. Более милого малыша я в жизни не видела.

Его мать наклонилась и нежно, но крепко взяла его за руку.

— Не убегай от мамы, мой сладкий, — сказала она и смущенно улыбнулась: — Простите нас. Он вечно заигрывает с девочками.

— Он adorável, — сказала Габи с ноткой зависти в голосе.

Они обогнали нас, и мы проводили их взглядом, пока они уходили все дальше по залитому солнцем тротуару. На маме были розовая маечка и спортивные штаны. Светлые волосы, забранные в высокий хвостик, подпрыгивали при каждом шаге, пока она с уверенностью профессионала одной рукой вела коляску, набитую всем, что может понадобиться малышу, а другой держала его за руку. Рядом с ними трусил золотистый ретривер, его поводок был зацеплен за локоть женщины. Наверное, они направлялись к себе, в дом с оградой из белого штакетника и минивэном в гараже.

Это был ее мир, и вероятно, она была в нем счастлива, но мне такая жизнь казалась чуждой, полной странных маленьких созданий и непонятных сцен. Если бы мне пришлось идти по улице Белл-Харбора с коляской, маленьким ребенком и собакой, я бы почувствовала себя так, будто мне нужно сделать срочную операцию под проливным дождем, а из инструментов есть только стетоскоп и пара плоскогубцев. Я бы почувствовала себя глупой, беспомощной и растерянной.

И все же, где-то глубоко внутри меня, на каком-то микроскопическом уровне, как будто лопнула и начала распускаться крошечная цветочная почка.

Глава 4

— Муж всегда говорил, что мои буфера производят неизгладимое впечатление.

Из всех интересных пациентов, которых мне довелось принять на этой неделе, Доди Бейкер, несомненно, была самой колоритной. За пять минут, что она провела в моем кабинете, я узнала о ее жизни столько, сколько не рассказывала о своей священнику, бармену, психотерапевту и гинекологу вместе взятым. Она изливалась, как нефильтрованная речная вода, и так же освежала