Охота на Трясогузку - Алиса Перова Страница 14

Ах, как она ловко придумала!

— Не надо никуда идти, я сама привезу тебе продукты.

— Дочь, ну зачем ты так? — звучит укоризненно. — Я ведь не за этим.

А мне и жалко её, и хотелось бы поверить, что переживает… но, к сожалению, я знаю, что не будь у Настеньки собственного интереса, она и не вспомнила бы обо мне.

Поездка к маме и обратно заняла не больше получаса. Получив от меня долгожданные харчи, мама почему-то не оставила попытки меня приласкать, но начала с того, что я неважно выгляжу. В общем, задушевного разговора не вышло. Но уж лучше бы я задержалась у мамы.

На обратном пути, когда до дома осталось всего ничего, в ушах снова прозвучали мамины слова. Вот же закон подлости! Стоит один раз выползти из дома ненакрашенной — и встречи с бывшим не избежать. Я бы, может, и сделала вид, что не заметила огромный броневик Гора, если б он не пёр мне навстречу по единственной снежной колее.

Взглянув в зеркало заднего вида на собственное отражение, я выругалась, а разглядев приближающуюся машину, едва не съехала в сугроб. Гор в салоне оказался не один.

* * *

За все годы, что я знакома с Горским, я не могу похвастаться, что достаточно хорошо знаю его, как человека, но всё же некоторые его привычки и предпочтения отлично врезались в мою память. Гор очень редко ездит с водителем, потому что не выносит компании, предпочитает водить сам и, желательно, в тишине. Но ещё реже он берёт на борт пассажиров. Насколько мне известно с его же слов, исключения он делал только для меня и несколько раз для Айки.

Та-ак, а в чём дело?.. Друзей у Горского нет, и я могла бы ещё предположить, что кто-нибудь из деловых партнёров рискнул нарушить его личное пространство. Но то расплывчатое пятно, что маячит за лобовым стеклом рядом с моим, чтоб его, недомужем, никак не может быть партнёром. Из-за бликов на стекле мне сложно рассмотреть лицо, но в том, что оно женское, нет никаких сомнений.

Я даже не сразу осознаю, что больше никуда не еду и, распахнув варежку, во все глаза таращусь на встречную машину. Что за херня такая — Гор занялся развозом своих шлюх⁈ А какие тут ещё могут быть предположения, если он держит путь из своего притона?

«Ах, ты ж, Змей паскудный!» — выкрикивает взбесившаяся во мне собственница. Но каким-то задним умом я всё же осознаю, что Гор не обязан передо мной отчитываться, и пытаюсь владеть лицом. Да и хрен бы с этой девкой, мало ли… НО!.. Твою Горыныча мать! — она рыжая! Гадство, почему она рыжая?.. Что это значит? Это ведь что-то значит? Может, это из-за этой ржавой шалавы сорвалась моя свадьба?

Чокнутая истеричка во мне уже мысленно вцепилась в рыжие вихры и, выдрав их все вместе с луковицами, развеяла по округе. Но несостоявшаяся гордая невеста презрительно кривит губы (я, кстати, всё контролирую в зеркальце) и, сложив наманикюренные пальчики на руль, ожидает развязки. Не думает же Гор в самом деле, что я стану щемиться по сугробам, чтобы уступить ему дорогу? И его рыжей лярве.

И я уже вижу, что он так не думает. Горский останавливает свою громадину в паре метров от моей машины и, покинув салон, топает ко мне. У меня всего несколько секунд, чтобы мобилизовать внутренние резервы для этой встречи, и каких же сил мне стоит не пялиться на Змееву девку.

Гор останавливается возле моей двери, однако не делает попытки её открыть — просто стоит и смотрит. А я на него — свысока. Вот и встретились, милок, на узенькой дорожке. Во мне сейчас столько негодования и лютой злобы, что кажется удивительным, с чего я всегда так его боялась.

Я медленно опускаю стекло.

— Здравствуй, Саша, — голос у Горского, как обычно, тягучий и вкрадчивый. Змеиный.

— И Вам, Гор Анатолич, не хворать. А я смотрю, Вы свою колымагу под шлюховозку приспособили.

Хочется отгрызть под корень собственное жало, но опрометчивые слова уже сказаны, а Гор недоумённо изгибает брови и оглядывается на свой транспорт, будто не понимает, о чём речь.

— Ты ревнуешь?

— Не обольщайся, я ведь и раньше знала, что у тебя таких полный теремок, просто не думала, что ты с ними лично носишься. Зато могу с полной уверенностью сказать, что вчера в загсе ты был прав — я не готова ко всему этому, — я неопределённо взмахиваю рукой, но Гор кивает, как будто ему всё ясно.

На его губах играет хищная улыбка, а Гор поднимает правую руку, демонстрируя кольцо на пальце.

— А я, как видишь, по-прежнему обручён.

— Ты обречён, Горский, — я невольно повышаю голос. — Ты добровольно себя обрёк на то, чтобы прожить без меня — вот с этими, — я киваю на его тачку.

— Сашуль, это не то, о чём ты подумала, — с кривой усмешкой выдаёт мой оригинальный Гор самую банальнейшую фразу…

Но я уже и сама вижу, что это совсем не то.

Пассажирская дверь броневика медленно открывается, и из неё буквально вываливается в сугроб рыжая девчонка. Нет, не девчонка — очень глубоко беременная молодая женщина. Я охаю и дёргаю ручку своей двери, а Гор уже срывается на помощь этой несчастной. И я за ним, утопая в сугробах.

— Простите, — лепечет это рыжее чудо. — Очень высоко, и я просто оступилась.

Сидя в снегу, она запрокидывает голову, подставляя морозному ветру невыразительное, очень бледное и юное личико и смущённо улыбается. Хвостик рыжих волос растрепался и съехал набок, простенький пуховик нараспашку, а живот такой большой — неудивительно, что он перевесил свою хозяйку. Гор наклоняется, пытаясь подхватить девушку под мышки, но она отмахивается.

— Пожалуйста, не надо… я сейчас.

Ладошкой она зачерпывает рассыпчатый снег и умывает лицо.

— Вам плохо? — спрашиваю я и так очевидное. — А может, Вы рожаете?

— Нет, — она снова вымученно улыбается. — Мне ещё рано, просто голова немного закружилась в духоте. Вы меня извините, я сейчас посижу ещё минуточку…

— Вы же простудитесь, — бормочу растерянно, — а Вам нельзя.

— Сейчас… я сейчас, — она вяло шлёпает покрасневшей от снега ладошкой себе по лицу. Такая жалкая и нелепая, что у меня на глаза наворачиваются слёзы.

— Гор, — я ловлю его взгляд, — да сделай ты что-нибудь, ей же холодно.

Но в этом взгляде, как обычно, ноль эмоций. Однако Гор делает ещё одну попытку поднять свою пассажирку, и она больше не возражает,