Поэма о Шанъян. Том 1–2 - Мэй Юйчжэ Страница 5

– Сердце от боли сжимается, когда я вижу твои слезы.

Он взял мою руку и положил на свою грудь, туда, где бьется сердце.

– Я хочу видеть, как моя А-У улыбается.

Я лишилась дара речи, я таяла под его пристальным взглядом, уши и щеки залило обжигающим, как кипяток, жаром.

Сорванный ветром, упавший лист задержался в моих волосах.

Цзыдань протянул руку и смахнул его. И когда тонкие пальцы скользнули между моими бровями, я почувствовала странную дрожь.

– Не хмурься, хорошо? Ты так красива, когда улыбаешься.

Его лицо тронул румянец, и он нежно прижался щекой к моему виску. Это был первый раз, когда Цзыдань сказал, что я красивая. Он видел, как я росла. Называл то сметливой и послушной, то глупой и непослушной… но никогда не называл красивой. Как и мой брат, он бесчисленное количество раз держал меня за руку, трогал мои волосы, но никогда так не обнимал. Это были настолько теплые, уютные объятия, что мне не хотелось с ним расставаться.

В тот день он сказал мне, что страдания человеческой жизни – рождение, старость, болезни и смерть – неизбежны. И неважно, богат ты или беден, благороден или скромен, – жизнь не менее мучительна, чем смерть. Когда он произносил это, в его глазах затуманилась печаль, заискрилась скорбь.

Его слова наполнили мое сердце, словно родниковая вода, оно смягчилось, и страх постепенно отступил. С того дня я больше не боялась смерти.

Скоро отступила и печаль от смерти бабушки.

Тогда я была еще молода, боль отступала быстро, но вместе с тем множилась моя неразумность. У меня начали появляться секреты. Секреты, о которых, как я думала, больше не знал никто.

Вскоре после того случая старший брат достиг совершеннолетия и прибыл ко дворцу. Отец послал его учиться к своему шуфу [31]. Шуфу получил высочайшее повеление, принял должность командующего и отправился к реке, в Хуэйчжоу. Старший брат сопровождал его.

Когда брат уехал, мне вдруг показалось, что во всем дворце не осталось никого, кроме меня и Цзыданя.

Теплым весенним днем третьего лунного месяца стены дворцового города утопали в зелени стройных амомумов. Юная девушка в весеннем платье с полупрозрачными рукавами окликала молодого человека:

– Цзыдань, я хочу посмотреть, как ты пишешь картину.

– Цзыдань, пойдем в императорский сад покатаемся на лошадях.

– Цзыдань, давай еще раз сыграем в вэйци [32].

– Цзыдань, я недавно выучила новую мелодию, позволь исполнить ее для тебя. Цзыдань, Цзыдань, Цзыдань…

Он всегда отвечал на любые мои просьбы. Однажды у него не было выхода и пришлось пойти мне навстречу, он тогда притворился грустным, вздохнул и произнес:

– Ты такая капризная. Когда же ты вырастешь и выйдешь замуж?

Я возмутилась, как кот, которому наступили на хвост, стыдливо отвернулась и ответила:

– Какое тебе дело до моего брака?!

За моей спиной Цзыдань залился нежным смехом. Я до сих пор его помню.

Обычно девушки неохотно покидают дом – они боятся, что после церемонии цзили их сразу просватают. Каждая женщина прекрасно знает, что ее место – семья. Они должны покинуть своих родителей, с трепетом прислуживать родителям мужа, заботиться о муже и растить детей. Жизнь будет скучна и монотонна. Даже подумать страшно о том, что тебе каждый день до самой старости придется встречаться с малознакомым мужчиной.

Но, к счастью, у меня был Цзыдань.

У наследного принца и второго принца были наложницы. Среди знати по положению и возрасту Цзыданю подходит дочь из рода Ван. А это значит, что принцу как раз должна подойти дочь старшей принцессы и канцлера.

Император и Се-фэй были счастливы знать, что Цзыдань проводит время со мной. Матушка также выражала молчаливое согласие на мои тайные, заветные мечты. Только тетя и отец оставались при своем мнении.

Всякий раз, когда матушка тактично упоминала о Цзыдане в присутствии отца, он никак не реагировал. Я же еще несовершеннолетняя, о чем речь? Мы с отцом были не очень близки. Я выросла во дворце и до пяти лет практически не виделась с ним.

Повзрослев, я осознала, что отец очень любит меня. Но он грозный, властный и не такой ласковый, как мне хотелось бы. И еще я поняла, что его гложет что-то, – временами он казался таким беспомощным. Что до моего брака, никто бы не пошел против воли императора.

Когда Цзыданю исполнилось восемнадцать – в таком возрасте он мог завести наложницу, – я еще не достигла брачного возраста, иначе Се-фэй давно обратилась бы к императору и просила бы о нашем браке.

Тогда я была уверена, что время течет ужасно медленно. Я ждала пятнадцатилетия и боялась, что Цзыдань не дождется, пока я вырасту, или что император бестолково женит его на ком-то другом.

Когда мне исполнилось пятнадцать, Цзыдань достиг совершеннолетия – ему исполнилось двадцать лет. Тогда я сказала: «Почему ты такой старый? Когда я вырасту, ты уже в дряхлого старика превратишься!» Цзыдань ответил не сразу – он смотрел на меня и не знал, смеяться ему или плакать.

Но… до того как мне исполнилось пятнадцать, еще до церемонии цзили, Се-фэй скончалась. Как она была прекрасна! Точно портрет, писанный разведенной тушью. Годы не тронули ее красоту, не оставили на ее совершенном лице ни следа. Как бы тетя ни была груба, Се-фэй никогда с ней не ругалась, не пользовалась благосклонностью императора, не зазнавалась, чаще безмолвствовала и вела смиренный, покорный образ жизни.

Мороз и холодные ветра принесли Се-фэй тяжелую болезнь. Самые искусные лекари беспомощно опускали руки. Каждую весну ей в подарок за тысячу ли [33] привозили сочные сливы, но этой весны она не дождалась и скоропостижно скончалась.

Сколько себя помню, Се-фэй всегда была слаба здоровьем и грустна. Она жила в уединении, а ее радостью была игра на цине. Как бы император ни был к ней милостив, улыбка редко трогала ее лицо.

Когда она заболела, мы посетили ее вместе с матушкой. Она была прикована к постели, но макияж по-прежнему оставался аккуратным. Тогда она спросила меня о недавно выученной мелодии… У матушки из глаз бежали слезы, и она смотрела на меня, не в силах проронить ни