Поэма о Шанъян. Том 1–2 - Мэй Юйчжэ Страница 13

и из последних сил раздвинула их – в глаза резко ударил свет. С улицы доносились крики и возгласы. Толпа бушевала, подобно приливу, она рвалась к повозке, желая разглядеть Шанъян-цзюньчжу, которая смело открыла окно и показала себя. Императорские телохранители охотно отгоняли людей ударами кнута. Помимо телохранителей спереди, по обе стороны от повозки ступал императорский эскорт. Даже если бы я была на той стороне, даже если бы смогла подобраться поближе, я бы все равно не смогла разглядеть сидящего внутри человека.

Но люди наперебой продолжали бороться за лучшие места на обочине. Из толпы протиснулся мужчина и с силой толкнул стоящего перед ним человека, освобождая себе место. Затем он встал на цыпочки и вытянул шею. Он походил на сумасшедшего.

Этот мужчина не видел и кончик моего пальца, что за безумное помешательство? Только из-за моего титула? Потому что я Шанъян-цзюньчжу? Как смешно, право. Ну и пусть смотрят! Смотрите! Перед вами дочь старшей принцессы и канцлера, в жилах которой течет кровь императорской фамилии и рода Ван, слава которого содрогает Поднебесную! Вот она я – беспомощная, в отчаянии, с драгоценной шпилькой в волосах и дворцовых одеждах, создающих видимость совершенно нелепого благородства! А ждет меня дорога в никуда…

Но они не видели меня. Они видели только ослепительной красоты императорскую повозку с колокольчиками да мою тень. Никого не волновало – красивая я или нет, смеюсь я или плачу.

Если бы моя фамилия была не Ван, если бы я родилась в другой семье, я бы сейчас не пряталась в императорской повозке, не собирала бы столько пристальных взоров… Возможно, я стала бы молоденькой цветочницей, ходила бы на цыпочках в толпе да высматривала своего покупателя. А может, была бы чьей-нибудь служанкой, покорно ступающей позади императорской знати, позволяя пыли пачкать мои одежды.

Я не выбирала, кем родиться – цветочницей или дочерью семьи Ван. Но теперь я должна нести это бремя. Стиснув пальцами штору, я полностью распахнула ее и позволила яркому свету беспрепятственно ворваться в повозку. Я высунулась в окно, вздохнула и будто очнулась от долгого сна – наконец я увидела все радости и печали мира, залитого палящим солнцем. Толпа вновь взорвалась восторженными криками, и вездесущий шум поглотил меня.

Сопровождающие повозку вновь принялись отгонять любопытных зевак, а служанки, перепугавшись, задернули шторы, снова спрятав меня в кромешной тьме. Я откинулась на мягкую парчовую подушку, закрыла глаза и улыбнулась. Больше из моих глаз не вытекло ни одной слезинки.

Я не помню, как добралась до дома, как перешагнула порог. Все это время я думала о матери. Я хотела увидеть ее как можно скорее.

Я прошла передний дворик и ступила во внутренний. Этот короткий путь впервые показался таким долгим и трудным. Когда я наконец добралась до покоев матери, я услышала, как она плачет. Моя прекрасная матушка, добрейшая и нежная, плакала так горько, что мое сердце разрывалось от боли. Я сжала руку Цзинь-эр и почувствовала, как ушла земля из-под ног. Небо и земля содрогнулись, тело мое, казалось, плыло в незримом потоке. Я видела перед собой знакомый двор, знакомые двери, но у меня не хватало смелости сделать и полшага вперед.

Раздался грохот, и я испуганно вздрогнула. Под скорбный плач за дверь вылетела любимейшая чашка с изображением карпов и разбилась вдребезги.

– Какой из тебя отец?! Какой канцлер?!

– Цзиньжо, как старшая принцесса ты должна понимать, что это дело государственное, не семейное.

Голос отца звучал равнодушно и бессильно.

Я замерла у самого входа и боялась шелохнуться. Цзинь-эр сжимала мой рукав, и я почувствовала, что она немного дрожит. Взглянув на нее, я распознала страх на ее юном красивом лице. Я хотела было ответить ей спокойной улыбкой, но в отражении ее темных тревожных глаз разглядела свое лицо – куда бледнее и мрачнее, чем у нее.

От горьких слез голос матери охрип, он был уже не такой мягкий и нежный, как раньше.

– Принцесса я или нет, государственные это дела или нет, в первую очередь – я мать! Что у родителей может быть важнее любви к детям?! Неужели личная выгода теперь выше собственных детей?! Ты же отец А-У! Неужто тебя это не волнует?!

– Это не ради личных интересов! – повысил голос отец.

Повисла долгая минута тишины, затем хриплым, уставшим голосом отец продолжил:

– Это не ради личных интересов… Я получил должность канцлера, разве могу я думать о большем?.. Цзиньжо, ты – мать и старшая принцесса, а я – отец А-У и глава благородной семьи Ван. – Голос его дрогнул. – У нас с тобой не только дочь, семья, но и страна! Брак А-У – это не обычный брачный союз, как было у нас с тобой, это союз с женщиной из рода Ван, союз, который должен быть заключен с влиятельным генералом!

– Положим, ради того, чтобы переманить военных на нашу сторону, я выдам свою дочь замуж за генерала, но что сделают чиновники?

Вопрос моей матери иглой пронзил мое сердце. Да, матушка, больше всего на свете я хотела бы получить ответ на этот вопрос. Почему императрица и канцлер хотят, чтобы я, пятнадцатилетняя девочка, сделала то, чего не могут сделать ни императрица, ни канцлер?

Отец не спешил с ответом. Тишина давила так сильно, что на мгновение я забыла, как дышать. Я уже успела подумать, что отец и вовсе не ответит, как вдруг раздался его уставший голос:

– Ты думаешь, что знать, как прежде, живет в роскоши? Что вокруг царит прежний мир?

Казалось, что с моей матерью говорил какой-то старик. Это правда голос моего отца? Когда мой выдающийся отец так состарился и обессилел?

– Ты родилась в стенах дворца, вышла замуж за канцлера, ты живешь в роскоши. Но, Цзиньжо, знаешь ли ты, что наш некогда богатейший и могущественный род уже давно лишился былой славы? На твоих глазах род Се и род Гу постепенно лишались власти. У кого сейчас в роду нет родственников императорской фамилии? Думаешь, А-У – единственный ребенок, пострадавший ради рода Ван? Все эти годы я много работал, но без Цинъян-вана и его влиятельного имени в войсках едва ли император так скоро назначил бы наследного принца и вряд ли наш род смог бы и дальше подавлять влияние рода Се.

Слова отца будто окатывали меня с головы до ног ледяной водой. Цинъян-ван скончался пять лет назад, но я до сих пор вздрагивала от ужаса при упоминании его имени. Некогда его авторитетное имя было символом императорской военной власти.