Карбоновое сердце - Марьяна Куприянова Страница 8

– Знаете, кто это? – самодовольно произнес мистер Хартингтон, подразумевая, что это риторический вопрос.

– Джексон Поллок, – фыркнула я. – Эти бессмысленные брызги с претензией на искусство я узнаю из тысячи.

– Сара! Ну что ты такое говоришь? Боже мой, Стефани, это великолепно, у меня нет слов! Сколько экспрессии и глубины! А как гармонирует с занавесками и торшером!

– А какое у вас образование, Сара? – добродушно поинтересовался Брюс.

– Экономическое.

– Неужели экономистов теперь учат разбираться в живописи? С каких это пор? Я полагал, искусство не в вашей юрисдикции.

Все снисходительно улыбнулись, смекнув, что выбрались из неловкого положения, унизив меня и обесценив мое мнение. Они и не подозревали, что я могу пойти дальше.

– Это не живопись, а безвкусица и спекуляция, компрометирующие искусство.

– Не обращайте внимания, – громко добавил Патрик, – ну что такая юная девушка может смыслить в живописи?

Все вновь улыбнулись, осматривая меня, словно недалекого ребенка. Нет, я этого так не оставлю.

– Я знаю о живописи гораздо больше всех вас, вместе взятых. Джексон Поллок – одно из проявлений феномена консервной банки, щупальце капитализма, душащее современное искусство, китч в угоду обществу массового потребления. Держать дома его картины – дурной тон. О чем мещанам, конечно, неизвестно.

– Но они стоят огромных денег! – возмутился Брюс, начиная сомневаться.

– Да! Как и любая вещь, лишь выдаваемая за искусство, но которая им в сущности не является. Именно ценник придает ей и смысл, и статус, и художественность. Подумайте сами: если бы подобная мазня стоила копейки, никто бы никогда не сказал, что это имеет отношение к искусству в его ортодоксальном понимании.

– А кого из современных художников вы считаете достойным и талантливым? – мягко спросил мистер Хартингтон, желая разрядить обстановку.

– Мэттью Сноуден, Дуэйн Кайзер, Джеффри Ларсон или Мэтт Талберт, – перечислила я первое, что пришло в голову. – Хотя я считаю, что современного искусства все же не существует. Это лишь подражание старой школе. Пастиш. Мир уже никогда не создаст ничего лучше Сезанна, Моне, Рубенса, Рериха или того же Ван Гога, которым все так заболели в последнее время…

– Ван Гог! – подхватила Стефани, услышав знакомое имя. – Это же тот самый, что отрезал себе ухо? Вот глупость! Ну разве может психически неуравновешенный человек быть гениальным творцом?

Все фальшиво засмеялись, оценив риторичность вопроса, но громче всех смеялась Гвен, не на шутку испуганная моим поведением. Судя по взгляду, она сама была не прочь мне что-нибудь отрезать.

– Только такой человек и способен творить по-настоящему, – мрачно заметила я. – И кстати, вопреки распространенному мнению, Ван Гог отрезал себе не все ухо, а только мочку. У него был какой-то синдром, из-за которого он считал, что сам может проводить себе операции.

– Эй, там, наверху! Я дома!

Погруженные в смятение из-за моей невеселой лекции, все встрепенулись и устремились вниз, желая скорее рассеять атмосферу неприятного диалога. А ведь мы еще даже не сели за стол.

– Это Билл, как раз вернулся с тренировки.

Патрик задержал меня и шепнул: «Еще одна такая выходка…», но я грубо вырвалась и ускорила шаг.

– Билл, мой дорогой мальчик! – с излишним чувством произнесла миссис Хартингтон и широко распахнула руки для объятий.

На первом этаже нас ожидал молодой человек среднего роста и приятного телосложения, но с какими-то женскими чертами лица, гораздо больше похожий на мать, чем на отца. Он широко улыбался, плотно сомкнув полные губы, и осматривал всех по очереди.

– Мистер Гинзли, Гвен. Мое почтение. Как поживаете?

– Прекрасно, Билл, а ты?

Я вновь заскучала под лавиной этикета. Неужели обязательно произносить так много лишних слов, проявлять столько фальшивого участия, интересоваться делами людей, которые тебе неинтересны? Ради чего они сотрясают воздух?

– Билл, познакомься: это Сара, дочь Гвен. Сара, это наш сын Билл. Я так надеюсь, что вы поладите!

– Привет, – без энтузиазма кивнула я.

Внешность этого паренька не вызывала во мне каких-то особенных эмоций.

– Вау, Сара, а вы с матерью так похожи.

– Взаимно.

– Ну теперь можно и к столу. Билл, только вымой руки, умоляю тебя. Не хочу, чтобы за ужином пахло бензином!

– Ма, ну сколько можно? Не при всех же…

Я внутренне усмехнулась и проследовала за всеми.

– Наша кухарка нашла какой-то новый рецепт запеченной индейки, все овощи свежие, а соусы особенно хороши. Я очень надеюсь, что всем понравится, – улыбалась миссис Хартингтон. – Пожалуйста, не стесняйтесь. Это все для вас.

Мы расположились за столом так, что Билл оказался прямо напротив, но меня это не смущало, и я без промедлений принялась за еду, стараясь не вслушиваться в увлекательные истории Стефани о том, как она что-нибудь покупала. Похоже, это все, чем она могла поделиться в компании. И моя мать была вся во внимании.

– Сынок, поухаживай за Сарой, налей ей выпить.

– Что ты будешь: вино или шампанское?

– Вино, – коротко ответила я, пережевывая мясо и брокколи.

Всех немного смутило то, что я с таким увлечением ем и ни с кем не общаюсь. Хотя, наверное, после того, как я высказалась о картинах, они не слишком хотели, чтобы я открывала рот. Билл с интересом поглядывал на меня, изредка поддерживая общую беседу короткими фразами вроде «Да-да, так все и было» или «Ну это уже совсем никуда не годится». Он искусно принимал участие в диалоге, полностью оставаясь вне его.

Насытившись, я стала медленно попивать вино и от скуки уже не могла не прислушиваться к разговору. Оказалось, они вполне обходились и без меня, и я вдруг подумала: что я вообще здесь делаю? Знакомство с Хартингтонами принесло мне только разочарование, а не пресловутые связи, которые помогли бы обрести независимость от людей, с которыми я живу.

Очевидно, уже не в первый раз за этим столом из уст Стефани звучала история о том, как они с Брюсом встретились на Кубе много лет тому назад. Как я поняла, миссис Хартингтон значительно младше мужа и в свое время увела его из семьи, о чем поведала чуть ли не с гордостью.

– Хватило одного танца на диком пляже, – говорила она, лукаво поглядывая на супруга, – чтобы он позабыл обо всем на свете и ушел ко мне.

Я чуть было не открыла рот, чтобы спросить, с каких это пор измена и предательство являются в нашем мире благом или достоянием, как Гвен, увидев, что я с каменным лицом гну в руке вилку, испугалась и поспешила сменить тему.

– Брюс, Сара ведь совсем недавно приехала, не мог бы ты рассказать ей о главной достопримечательности Уотербери?

Мистер Хартингтон отложил нож