Самый тёмный грех - Ноа Хоуп Страница 71

Лукас, крепко удерживая меня за руку, вёл прицельный огонь. Он не суетился, не дёргался. Каждое его движение было выверенным: короткий поворот корпуса, мгновенное прицеливание, точная очередь. Я чувствовала вибрацию его тела при каждом выстреле. Запах пороха становился всё гуще, смешиваясь с солёным морским воздухом и новым, тошнотворным запахом свежей крови.

Джек, с таким же каменным лицом, действовал в жуткой синхронности с братом. Это была не просто слаженная работа; он казался буквальным продолжением той же смертоносной силы, прикрывая другой сектор палубы. Его выстрелы находили свои цели с методичной беспощадностью. Что, если честно было очень на него не похоже. Из всех братьев Висконти он всегда казался мне самым сдержанным и спокойным. Я бы никогда не подумала, что за его внешней невозмутимостью скрывается такая способность убивать без малейшего колебания. Но как говорится, в тихом омуте черти водятся. И сейчас они вырвались на свободу, обнажив истинную суть человека. Этот контраст между его прежним обликом и тем, что я видела сейчас, пугал меня, возможно, даже больше, чем открытая, первобытная ярость Адама и Тео. В их случае это было страшно, да, но как-то… ожидаемо, почти естественно для их натур. Но Джек… то, что я увидела в нём, было откровением о тихой, глубоко скрытой, бездне, притаившейся за фасадом спокойствия.

Впрочем, это было сейчас не так важно, учитывая звуки битвы, которые нарастали с каждой секундой, превращаясь в сплошной звуковой шквал. Грохот частых выстрелов, теперь уже со всех сторон, сливался в непрерывный рёв, который бил по барабанным перепонкам. Какофония насилия безжалостно заглушала всё: не только крики и булькающие предсмертные хрипы тех, кому не повезло, но даже шум волн, яростно бьющихся о борт яхты. Моя голова гудела, а в ушах стоял такой высокий звон, что казалось, я вот-вот оглохну.

На фоне этого хаоса Адам и Тео были воплощением первобытной ярости. С рёвом, от которого волосы на затылке встали дыбом, они, как два берсерка, бросились в рукопашную на оставшихся в живых людей Морлано. Звуки глухих ударов, хруст ломающихся костей, яростные крики и предсмертные хрипы наполнили воздух.

Адам, чьи глаза горели безумным огнём, схватил одного из приспешников Морлано за горло одной рукой и с нечеловеческой силой швырнул его за борт, словно тот был не тяжелее мешка с мусором. Тео же, подобно смерчу, воплощённому в человеческом теле, вращался и двигался с невероятной скоростью, отправляя противников в нокаут или прямиком в объятия равнодушного моря, вслед за их незадачливым товарищем.

Их жестокость и неприкрытая, животная брутальность, была почти невыносимой для восприятия. Но в то же время в ней была первобытная справедливость, направленная против тех, кто только что издевался над моим братом.

Мой взгляд метнулся к Хантеру. Он всё ещё был на коленях, но внимание его охранников теперь было полностью приковано к разворачивающейся вокруг них беспощадной бойне. На их лицах читалась полная растерянность, смесь животного страха и непонимания происходящего. Казалось, они не могли решить, что делать: то ли охранять пленника, рискуя в следующую секунду получить пулю в лоб, или же попытаться помочь своим товарищам отбиться, а может, и вовсе попытаться спасти собственные шкуры, пока не поздно.

И тут я увидела Маркуса. Он двигался с холодной расчётливостью профессионального убийцы. Спокойно подняв пистолет, сделал два быстрых выстрела. Громилы дёрнулись и безвольно рухнули на палубу. Тёмно-красная кровь мгновенно начала растекаться по доскам, окрашивая их в отвратительный багровый цвет.

– Хантер! – вырвался у меня сдавленный крик, больше похожий на всхлип.

Маркус тут же, перешагнув дёргающееся в агонии тело француза, метнулся к моему брату. Он опустился на одно колено, и я увидела, как в его руке мелькнул нож. Несколько быстрых, точных движений, и тугие верёвки упали на палубу. Затем Маркус крепко, но осторожно обхватил моего брата за плечо, и с заметным усилием помог ему подняться на ноги.

Хантер, сильно шатаясь, выпрямился, но его спина всё равно оставалась чуть ссутуленной от боли. Лицо было мертвенно-бледным, почти серым, лоб блестел от холодного пота. Он прерывисто дышал, с хрипом втягивая воздух, грудь неровно вздымалась под разорванной рубашкой. Тяжело опираясь на руку Висконти, Хантер сделал первый шаг, затем ещё один, медленно направляясь к нам. Он несколько раз чуть не упал, но Маркус крепко удерживал его. Каждый шаг явно отзывался в нём острой болью; брат всё время свободной рукой держался за рёбра с левой стороны, а челюсти были так сильно сжаты, что на скулах проступили желваки.

А мой Лукас тем временем ни на долю секунды не отвлекался от боя. Его голова была повёрнута в сторону, выискивая новые цели, но рука чуть сжалась на моей талии, словно успокаивая меня и молча подтверждая, что он всё видит и контролирует. Его одержимость и звериная потребность защищать то, что считал своим, сейчас стала моим спасением, а напряжённое тело – единственной крепостью в самом эпицентре кровавой битвы. Как бы я ни отрицала нашу тёмную, порочную связь, как бы отчаянно ни пыталась забыть его, вырвать его из своего сердца, сейчас в его объятиях, я чувствовала себя так, как будто после долгих скитаний, наконец, вернулась домой. В страшный, опасный, но единственно возможный, настоящий дом.

Глава 34. Лукас

Блядь. Наконец-то, она рядом.

Впервые за эти бесконечные, сука, месяцы я смог сделать полноценный вдох, не чувствуя, как внутренности скручивает узлом, а в груди всё печёт огнём. Сказать, что это был ад – значит, нихуя не сказать. Шестьдесят суток без неё были персональным адом, где каждый день начинался с мысли о ней и заканчивался ею же. Мало того что пришлось разгребать то дерьмо, что устроила моя непутёвая сестра, вытаскивать Тео из той эмоциональной ямы, куда его загнала грёбаная предательница, так ещё и эта маленькая беглянка… Заставила меня перевернуть полмира, когда она, чёрт бы её побрал, была так нужна мне.

Если бы только моя девочка была со мной, я перенёс всю эту хуйню гораздо легче, может, даже не заметил бы половину проблем. Её присутствие всегда действовало на меня как наркотик, как единственное, сука, успокоительное, которое реально работало. Но теперь она здесь в моих руках. И я больше никогда, блядь, её не отпущу. Если придётся – посажу на цепь в своей спальне, прикую к кровати. А ещё лучше к себе.