Его М.Альвина - Алёна Черничная Страница 46

И поэтому, когда Данил закрыл за нами дверь под номером «19», казалось, что я буду готова увидеть то, что увижу. Но мне лишь показалось…

Я не ожидала рассмотреть в рассеянном свете, пробивающимся через неплотно задвинутые шторы, худую, измождённую женщину, безвольно лежащую на больничной койке. Как и прочитать прикрепленную к изголовью табличку «Вершинина Нелли Николаевна».

Но сложнее всего мне дались болезненные слова Данила, присевшего на кресло у кровати и очень бережно взявшего в свои ладони практически прозрачную руку женщины.

– Привет, мам. Я без предупреждения, но с гостями. Это моя Мальвина. Я говорил о ней. Помнишь?

Стеклянные глаза его матери распахнулись, и она нашла меня, влипшую в угол комнаты, взглядом:

– Маль… вина… – тихий, скрипучий голос почти мгновенно растворился в палате.

Я не знаю, откуда у меня взялись силы не сползти к полу, захлебываясь слезами. Все, что смогла в тот момент, это на деревянных ногах сделать шаг. Присесть на край кровати и накрыть ладонью ладонь Данила с разбитыми костяшками пальцев, которыми он крепко держал запястье своей матери. Мне пришлось душить в себе каждый подступающий к горлу всхлип. Хотелось зареветь навзрыд, потому что внутри все царапалось и кусалось, когда Даня прижался лбом к моей руке.

Но я молчала, зная, что мои слезы ему сейчас не нужны. Ему не нужна была жалость, а она просто хлестала через край. Ему нужна моя помощь. И все, чем могла помочь Данилу тогда – это просто быть рядом. И я была.

Была в тишине палаты номер «19». Была в тот момент, когда он с трясущимися руками и покрасневшими глазами вышел из кабинета главврача. И я не задала ни одного вопроса, а просто прильнула к тяжело поднимающейся и опускающейся груди Данила, аккуратно сжав в его объятиях. И по его неистово бьющемуся сердцу и горячему протяжному выдоху в мою макушку, стало понятно, что он благодарен за это молчание.

Я продолжаю молчать даже тогда, когда уже перед самым домом Даня просит водителя остановиться возле магазинчика с огромными буквами «Алкомаркет» и возвращается оттуда с бутылкой какого-то спиртного и пачкой сигарет. Мы нарушаем тишину между нами только оказавшись дома.

– Давай без света, – просит он севшим голосом, прежде чем я успеваю щелкнуть выключателем в коридоре.

Сбросив куртку на пол, Даня исчезает в темной гостиной, а я даю себе пару секунд прийти в чувство, сделав глубокий вдох-выдох. И только потом следую за ним. Мое горло все еще жжет влажный ком из слез.

Ловлю взглядом в темноте силуэт Данила, который тенью двигается по кухне. И слышу, как разливается алкоголь по двум стаканам, один из которых он вручает мне. Без лишних пререканий сжимаю его в ладонях и просто усаживаюсь на диван.

Но Данил все еще не спешит начинать разговор. Раздвинув тонкую вуаль на окне, он распахивает его настежь. В комнату мгновенно врывается сквозняк, начиная холодной паутиной тянуться по полу.

Я успеваю продрогнуть за секунду, стоит только осеннему воздуху коснуться моих стоп. Приходится забиться в угол дивана прямо в джинсах и спрятать нос в ворот свитера. Но холодно здесь, видимо, только мне, потому что Даня, стоя возле открытого окна в одной футболке, лишь расслабленно ведет плечами. А потом залпом, жадными глотками, опустошает свой стакан со спиртным. Еще пара движений и лицо Данила, покрытое ссадинами и синяками, подсвечивается всполохом зажигалки.

Он делает несколько глубоких затяжек и, закинув голову назад, окружает себя серыми клубами никотина. Я не отрываю от него взгляда. Даже через темноту и дым хочу смотреть ему в глаза и видеть, что там за ними и насколько бездонна эта боль.

– Я не знаю с чего начать, – с хрипом шепчет Данил, когда наши взгляды пересекаются, цепляясь друг за друга.

– С того, что первое приходит в голову. Что больше всего не дает тебе покоя.

Сделав еще одну затяжку, Даня взъерошивает дрожащими пальцами свободной ладони свои волосы:

– Я должен большую сумму. Очень большую.

– Сколько? – я шепчу и чувствую, что боюсь услышать ответ.

Продолжая смотреть на меня в упор, Данил произносит то, отчего в меня острыми иголками впивается шок:

– Около миллиона, Аль…

Глава 37

Данил

Моя семья, на первый взгляд, была без отклонений: отец влиятельный бизнесмен, мать ухоженная домохозяйка, а я вообще родился с двумя серебряными ложками во рту.

Но это только на первый взгляд. А на самом деле у нас не было никакой семьи, потому что я всего лишь случайный результат романа моей матери на стороне.

И, может быть, об этой тайной связи никто и никогда не узнал бы. Аборт унес бы вместе со мной позор такой измены, если бы не желание мамы сохранить эту внезапную беременность. Именно внезапную, потому что к серебряной свадьбе с Олегом Вершининым у нее с ним было много общего: бизнес, дома, яхты, постель, а вот детей не было.

Лет в тринадцать я стал понимать, что того, кого я зову «папой», мало интересует моя жизнь. Мы не были близки от слова «совсем». Но я и предположить не мог, что этот человек не имеет ко мне никакого отношения. Моим воспитанием занималась исключительно мама. После родов она ушла с головой в меня и мои пеленки, забросив все, что связано с бизнесом.

Ее внимание было завязано на мне и на моих прихотях. До определенного момента я даже не знал, как звучит слово «нет». Но когда мне исполнилось четырнадцать, с мамой начали происходить странные вещи. Участившаяся забывчивость списывалась на усталость и возраст, но дальше – больше. Ей вдруг стало сложно выполнять самые простые дела: заварить чай, одеваться, привести себя в порядок.

Хватило четырех лет, чтобы из красивой и ухоженной женщины мама превратилась в самую настоящую полунемощную старуху. И будь я на тот момент взрослее и умнее, то, может, отнесся к происходящему по-другому. С пониманием, что это болезнь и что с каждым днем я теряю самого дорогого и, как позже оказалось, единственного родного человека.

Альцгеймер.

В восемнадцать лет мне это ни о чем не говорило. Лишь раздражало, что я не мог привести в дом друзей или девушку, потому что у мамы уже начались расстройства