Патриция Гэфни - Влюбленные мошенники Страница 42

Китайская игра в кости.

– Вообще-то нет..

Игра казалась незамысловатой, но Грейс никак не могла уловить, в чем смысл. Человек с длинной палочкой, похожей на дирижерскую, – видимо, банкомет – двигал по столу круглые фарфоровые пуговицы, выбирая по четыре из целой кучи. Игроки, стоявшие вокруг стола, следили за его манипуляциями не отрываясь. Разложив всю кучу на четверки и закончив подсчет, человек с палочкой выдавал некоторым из наблюдателей купюры из кошелька, висевшего у него на поясе. Они явно считались выигравшими, но как и почему, Грейс не могла понять.

– Так в чем состоят правила? – спросила она тихо, почти не разжимая губ.

– Парень с кошельком носит звание «тан-кун», что означает «распорядитель подсчета». Смотри, что он делает. Видишь? Достает кучу фишек вот из этой чаши и прячет их.

– Зачем?

Банкомет тем временем вывалил пригоршню фарфоровых пуговиц на стол и тут же накрыл их крышкой.

– Чтобы игроки не могли их сосчитать, пока не сделают ставки. Вот смотри, сейчас они ставят.

Грейс впервые обратила внимание на квадрат, нарисованный в центре стола. Все четыре стороны были пронумерованы от ноля до трех. Игроки опускали: деньги на каждую из сторон.

– А на что они ставят?

– Пытаются угадать, сколько фишек останется после того, как он всю кучу разделит на четверки: одна, две, три или ни одной.

– И это все?

– Все.

Банкомет начал новый подсчет. Ловко действуя палочкой, он выравнивал пуговицы по четыре в ряд с молниеносной скоростью и ни разу при этом не ошибся, не сбился со счета, не сделал ни одного лишнего движения. Уже через несколько секунд он расплатился с новыми победителями – на этот раз с теми, кто поставил на цифру «три», – и потянулся к чаше за новой горстью пуговиц.

– Мне это нравится! решительно заявила Грейс. – И сколько получает тот, кто выиграл?

– В четыре раза больше. Чем поставил, минус небольшие комиссионные для заведения.

У нее был еще один вопрос. Она понимала, что следует подождать, задать его позже, уже за дверями, но ей до смерти хотелось знать ответ. Наклонившись поближе к Рубену, Грейс прошептала ему на ухо одними губами:

– А как же жульничать?

– Никак.

Она уставилась на него с недоверием.

– Никто не жульничает?

Рубен тоже перешел на шепот:

– Иногда банкомет использует более широкую палочку и прячет под ней лишнюю фишку, чтобы одурачить тех, кто сделал самые высокие ставки. Но ни один игрок не может смухлевать, если только он не в сговоре с банкометом.

– Потрясающе.

Грейс была под впечатлением: ей никогда прежде не приходилось слышать об игре, в которой нельзя было бы жульничать.

– Нам пора уходить, – напомнил Рубен.

– Так скоро? Но почему? Ты уверен, что нам нельзя здесь сыграть? Мне бы ужасно хотелось попробовать.

– Нет, нам нельзя сыграть, и чем скорее мы отсюда уберемся. тем будет лучше. И для нас, и для них. Он повел подбородком в сторону игроков.

– Почему? Мы же никому не мешаем!

– Я тебе уже говорил: мы приносим несчастье. Мы белые, а в Китае белый цвет означает смерть и траур. Для этих людей мы – символ проигрыша.

– В таком случае заведение должно нам приплачивать, чтобы мы остались, – возразила Грейс, позволив, однако, Рубену отвести себя к выходу.

Враждебные взгляды провожали их до самых дверей, Грейс ощущала их даже затылком. Оказавшись наконец на улице, она не смогла сдержать вздох облегчения.

Китаец в плетенной из бамбука островерхой шляпе торговал на углу приправленной специями свининой, и аппетитный запах напомнил Грейс, что она голодна. Они нашли уютный ресторанчик на Чайна-стрит. Поначалу Грейс закапризничала: ее отпугнули свисающие с потолочных балок копченые свиные головы, а также окровавленные цыплячьи потроха, гордо выставленные напоказ у самого входа, но, когда им подали еду, сменила гнев на милость и признала обед превосходным. Однако она не стала спрашивать у официанта, из чего, помимо риса, был сделан плов, поданный им в большой круглой чаше на двоих, и заметила, что Рубен тоже не спросил.

К тому времени, как они закончили обед, уже стало темнеть. Грейс предложила пойти в северном направлении и попытаться отыскать дом Марка Уинга, но Рубен заявил, что до Джексон-стрит слишком далеко добираться. Она по привычке принялась спорить, но сразу же сдалась, когда он сказал, что они все равно не узнают дом Марка Уинга, даже если уткнутся в него носом: вряд ли у него на дверях висит табличка с именем владельца.

Они пробирались через неприглядный участок в районе Ceнт-Mэри-сквер в сгущающихся сумерках улицы, уставленные узкими тесно прижатыми друг к другу домиками, стали казаться особенно зловещими.

В открытом дверном проеме показалась женщина;

Грейс успела разглядеть ее юное хорошенькое личико прежде, чем она вновь отступила в тень и скрылась. «Залетная пташка», вне всякого сомнения, – Рубен успел сказать ей, что с наступлением темноты проститутки собираются именно на Сент-Мэри-сквер – это одно из их излюбленных мест. Как раз в этот момент они миновали ветхий дом, в котором светилось одно единственное окно первого этажа. И в этом окне, приветствуя прохожих деревянной улыбкой сидела обнаженная до пояса женщина Грейс даже обернулась и заморгала, не поверив своим глазам. Рубен смотрел в другую сторону и успел сделать три шага вперед, лишь потом заметив, что Грейс нет рядом. Невиданное зрелище заставило ее остановиться.

– Ты это видел? Видел? – проговорила она, заикаясь, когда он взял ее под руку и потащил прочь. – Эта девушка… Ты ее видел?

– Я ее видел.

– Она же… голая, как медуза!

– Пошли, Гусси, нам пора.

Грейс еще раз обернулась, вытянув шею, чтобы бросить последний взгляд.

– А что означает эта надпись? Ты видел вывеску над окном?

– Видел.

– И что это значит?

– Откуда мне знать? Там же все по-китайски! Что-то в его голосе заставило ее заподозрить, что ему отлично известно, о чем гласила вывеска.

– Но цены были указаны цифрами! – не отставала Грейс. – Там было три цены: один доллар, два и десять Это за что?

Рубен продолжал упорно молчать. Она нетерпеливо дернула его за руку.

– Да ну же. Рубен, скажи мне! Я же вижу, ты все знаешь. Что означают эти цифры?

– И почему тебе непременно все надо знать?

– Надо, и все! Мне интересно. Ну давай, скажи мне.

Он взглянул на небо, словно прося у Бога терпения, и испустил нарочито тяжкий вздох.

– Я думаю – и учти, это всего лишь догадка, – что за доллар клиенту позволено пощупать одну из… м-м-м… прелестей этой дамы.

– Прямо в витрине?

Рубен кивнул, изо всех сил стараясь удержаться от улыбки.