Ольга Погодина-Кузьмина - Сумерки волков Страница 37

— Придется, наверное, звонить в аварийную службу. Не хватало еще тут замерзнуть…

Запрокинув голову, мальчик допил газировку:

— А кто важнее, член консультативного совета по инвестиционной политике или председатель инвестиционного комитета?

— Смотря какой совет, — пожал плечами Георгий. — Почему ты спрашиваешь?

— У тебя на визитке написано. Там, в машине.

— С форума, наверное. У меня этих должностей целая простыня.

Георгию захотелось курить, но сигарет не было. «Зачем, куда я его тащу, — подумал он внезапно, глядя, как Игорь настраивает навигатор в телефоне. — Зачем исполняю чужую недобрую волю?»

— Нам надо на Чигасово или на Иславское?

— А, вот мы куда заехали, — Георгий понял, что сделал небольшой крюк. — А давай вернемся? Если отсюда налево, к Ильинскому мосту, по дороге будет шашлычная. Столы деревянные, кормят вкусно. По шашлыку — и домой.

Игорь поставил пустую банку на снег:

— А что, у твоего политика, там не кормят?

«Еще как. Обратно лезет», — Георгий выругался про себя и сел за руль. Машина завелась так же неожиданно. Они развернулись на дороге и уже минут через двадцать подъезжали к первому посту охраны.

На ступени барского крыльца навстречу им высыпали ряженые, кто в наизнанку вывернутом овечьем тулупе, кто в цветастой юбке и с соломенной бородой. Похабные рты, размалеванные гримом, вразнобой заорали встречальную:

— К нам приехал, к нам приехал Георгий Максимыч дорогой!

Придворный шут Семенков, обвязанный поверх штанов цыганской шалью, в кое-как нахлобученном черном парике, тряс бубном:

— Эх, барыня, барыня, барыня-сударыня, какая барыня ни будь, все равно ее е…!

Георгий узнал козла отпущения, номинального директора сомнительных фирм, который вечно ходил под следствием и раза три отбывал сроки за чужие хищения. Он, кажется, приходился родственником Масе, покойному финансисту семьи. Плясал среди ряженых и высоченный угрюмый толстяк, первый телохранитель Владимира Львовича, бывший гимнаст, когда-то поражавший красотой рельефных мускулов.

Семенков бросился к Игорю:

— Позолоти ручку, красавица, всю судьбу скажу! Муж у тебя богатый, видный, да больно гордый!

Игорь брезгливо отстранился от бренчащего бубна, оглянулся на Георгия. «Сам напросился», — ответил Георгий взглядом, но, сделав шаг вперед, раздвинул ряженых, освободил дорогу.

— Хобяка, черт веревочный! Ты где опять пропадал? — затрубил над их головами иерихонский глас.

Дебелая сестра хозяина Алена возвышалась на верхних ступенях лестницы, как статуя Свободы над Гудзоном. Наряд ее пошел бы скорее Хеллоуину, чем доброй Масленице. С торчащей мочалкой бороды, в китайском колпаке, в собольей женской шубе и с дворницкой метлой вместо посоха, она изображала не то Деда Мороза, не то Вия из украинской сказки.

— Не целуй, простыла! Фуфел под носом вскочил! — Алена замахала на Георгия руками, выставила из бороды криво накрашенный глаз. — А это кто? Твой?

— Игорь, это Алена Львовна, она тут хозяйка и главный человек, — представил Георгий.

— Пери, гурия, цветок страсти! — взвыл пляшущий вокруг Игоря Семенков.

— А ты не бухыкай, — оттолкнула шута Алена и поманила Игоря пальцем. — Водку пьешь, гурия?

— Смотря с кем, — задиристо ответил мальчик.

— Со мной-то выпьешь, куда ты денешься!

— Алена Львовна, не спаивай мне парня. Он меня обратно повезет.

Алена сделала разворот всем килем в сторону Георгия:

— Сложный ты человек, Измайлов. Эгоист! Но вот люблю я тебя, безсоромная баба…

Забыв о своей простуде, она обхватила Георгия ручищами. Ряженые закудахтали, застучали скалками и разделочными досками, прихваченными с кухни.

Два великолепных дога выскочили на крыльцо, затесались в гущу ряженых, радостно облаивая скалки, бубен и дикие рожи. Георгий, Игорь, а за ними вся процессия вошли в дом. Посреди холла все еще стояла наряженная ель; два парня в черной униформе, с серьезными лицами ангелов Мемлинга, наблюдали за ужимками ряженых.

— Стих, стих! Мальчик должен прочесть стих! — кричал Семенков. Кто-то уже тащил золоченое, обитое бархатом кресло.

— Читай стих! Читай стих! — вопили ряженые, стуча по доскам скалками.

Георгий придержал Семенкова за плечо, сдернул парик с его маленькой плешивой головы:

— Раз мальчик должен, пускай читает.

Смекалистые ангелы-охранники переглянулись, подхватили Семенкова под мышки, помогли Георгию водрузить его на кресло.

— Да, я тоже был мальчик в поисках бога! — стареющий шут взмахнул руками, удерживая равновесие.

Игорь переводил по кругу тяжелый потемневший взгляд — на юродствующего Семенкова, на великаншу Алену, на золотоволосых ангелов и размалеванных бесов с козлиными харями. Георгий отдавал себе отчет, что напрасно привез парня в змеиное логово, но после той истории в офисном центре его не покидало желание провести с ним какое-нибудь воспитательное мероприятие.

— Сусальным золотом горят / В лесах рождественские елки! / В кустах игрушечные волки / Глазами страшными глядят!..

Герман, личный охранник Володи, враз превратившийся из тоненького, как стебелек, подростка в матерого, начавшего жиреть придворного лакея с оловянными глазами, подскочил к Георгию:

— Владимир Львович вас ждет.

— О, вещая моя печаль, / О, тихая моя свобода…

— Побудь здесь, я недолго, — обратился Георгий к Игорю, повернулся к Алене. — Присмотришь за парнем? Водки не давай, он буянит во хмелю.

— Да не съедим твою гурию! Иди, иди к нему, — Алена показала наверх взмахом бороды. — А после у нас блины, народные гулянья! Тройки с бубенцами и сани, как у Михалкова. Масленицу будем жечь.

— И неживого небосвода / Всегда смеющийся хрусталь!

Володя лежал на кровати наряженный, как покойник, — в смокинге, лаковых туфлях, с гримом на лице. Он прятал озябшие руки под покрывалом из мягких шкурок. Не сразу открыл глаза.

— Представь себе, сегодня слушал «Реквием». Казалось бы, страшно затасканная вещь, а приходит новый дирижер и… Словно реставратор отмыл картину от слоев вульгарного опереточного исполнения. Пушкин, конечно, извратил непосредственное восприятие. Тут ведь не про собственную смерть, а про высокую трагедию. Чума, апокалипсис, гора черепов и триумф войны. Вот что я называю космическим сознанием. Придвинь кресло.

— А что ты думаешь о войне? — спросил Георгий, усаживаясь. Второй год вокруг говорили только об этом. Удержится ли пожар на лоскутах украинской карты или начнет расползаться, пожирая соседние территории?