Путь отмщения - Эрин Боумен Страница 2

Я им почти завидую. Под тугой повязкой, которой я замотала себе грудь, чтобы не топорщилась под рубашкой, кожа зудит просто адски. Снова скребу ребра, понимая, что деваться все равно некуда. Мы с па каждую неделю приезжали в Прескотт за припасами. И хотя прежде и ноги моей не было в «Кварц-Роке», сегодня лучше не рисковать. Еще не хватало, чтобы меня признали, когда руки чешутся довершить задуманное.

Я проверяю отражение в зеркале.

К ублюдку направляется шлюха. Она наклоняется и что-то ему говорит, но слов не разобрать. Он недовольно ворчит. Шлюха хмурится, затем все равно обнимает его рукой за шею и втискивается подлечу на колени.

— Я же сказал, не интересуюсь! — рычит он и спихивает ее.

— Ой, да брось! Не будь злюкой! — Она заламывает парню шляпу на затылок, и я мельком вижу его глаза-бусинки: припаренные, злые, сияющие демоническим блеском. — Даже в воскресенье не грех повеселиться.

Девица тянется к лацканам его куртки, собираясь поднять ублюдка на ноги и увести в задние комнаты, но нечаянно задевает рукой рану на животе.

— У тебя кровь, — говорит она, глядя на испачканные красным пальцы. И снова поворачивается к нему: — Господи, да ты…

Он с размаху бьет шлюху по лицу тыльной стороной ладони, она отлетает и врезается в стол золотоискателей. Стаканы с грохотом сыплются на пол; игральные карты белыми лепестками кружат в воздухе. Мужчины видят след от удара на щеке девицы и вскакивают.

Бандит первым выхватывает револьвер. Золотоискатели застывают как вкопанные. Вояки в мундирах напряженно замирают. Неподвижность накрывает салун тугой волной, как жара в прериях, а я тем временем изо всех сил делаю вид, будто меня интересует только стопка, зажатая в кулаке.

Держа всех на прицеле, чертов сукин сын, хромая, отступает к дверям. Он не спускает глаз с мужчин, а те не решаются достать оружие. Выпивка в воскресный день — это одно, перестрелка — совсем другое.

Он выскальзывает на улицу. Как только замирают створки дверей, салун снова оживает. Шлюха поднимается с пола. Золотоискатели водружают стол на место.

Я бросаю монеты на стойку и выхожу за ублюдком.

— Будь осторожен, малец, — говорит мне вслед бармен.

Не проронив ни слова, я толкаю дверь салуна.

Жара тут же наваливается всей тяжестью, будто стремясь задушить; белая пыльная улица мерцает, точно лунная дорожка. Блики на стременах и сбруях лошадей, привязанных вдоль Виски-роу, подмигивают мне. Будто знают. Будто подначивают меня.

Я поворачиваю за угол вслед за сукиным сыном. Тот направляется к нужнику и скрывается внутри.

Во дворе тихо. Ни ветерка.

Осторожно подкрадываюсь ближе, еще ближе. И вот я уже могу разглядеть каждую трещину на хлипкой двери отхожего места. Готова поклясться, что чувствую запах пота и крови мерзавца по ту сторону двери.

Револьвер на поясе нашептывает мне: «Убей его, отомсти за па. Убей его, убей, убей».

Достаю кольт правой рукой, левой тянусь к двери. Делаю вдох и настежь распахиваю дверь. Не успевает она шваркнуть мне по плечу и снова захлопнуться, как я уже держу гада на прицеле. Он сидит на толчке, не спустив штанов, но расстегнув рубашку. Осматривает рану, тычет пальцами в кожу вокруг нее. Мне видно только кровавое месиво в левой части живота; кровь уже пропитала пояс штанов.

Он ныряет рукой к револьверу, но видит дуло, нацеленное ему в лоб, и понимает, что шансов нет. Тогда он замирает, выставив вперед раскрытые ладони. Они все в крови, и у меня мелькает мысль, что там есть и кровь отца.

— Очень медленно опусти руки, — говорю я, — и отстегни пояс с кобурой.

Он кривит губы, но исполняет приказание. Ремень брякается на доски скамьи, сколоченной над ямой. Я хватаю пояс и отбрасываю в пыль за дверь нужника.

— С кем ты был во время налета?

Он нечленораздельно рычит.

— Я спрашиваю, с кем, черт подери, ты был?

Молчание.

Я смотрю в его черные глаза и не вижу ни тени раскаяния. Па умер в одиночестве. Совсем один, загнанный в угол, в неравном противостоянии с целой бандой. Возможно, именно этот человек накинул ему на шею веревку, вздернул и оставил болтаться в петле. Кровь шумит у меня в ушах.

— Почему вы это сделали? — спрашиваю я. — Вы не взяли ничего, кроме револьвера. Просто убили моего отца и двинулись дальше, но ради чего?

— А ты не знаешь? — И сукин сын вдруг смеется мне в лицо. — Этот идиот всю жизнь хранил такую тайну и даже не посвятил в нее родного сына? Просто блеск!

— Твои приятели, — цежу я сквозь зубы, изо всех сил стараясь скрыть замешательство: я ведь понятия не имела, что у отца были тайны. — Куда они направляются?

— Тебе их не найти, — ухмыляется он, оскалив почерневшие зубы. — А если найдешь, они и тебя вздернут, как папашу.

Я пинаю его прямиком в раненый бок, и бандит издает вопль.

Это был не случайный налет. На отца охотились, его выслеживали.

— Как вы нас нашли? — спрашиваю я.

Мерзавец стонет.

— Я не буду повторять вопрос.

— Приказчик из «Голдуотерса», — отвечает он. — Сердечный такой малый. С улыбкой направил нас прямо к твоему па.

Моррис.

— Похоже, ты не единственный местный парнишка, кому невдомек, что творится в городке. — Ублюдок снова скалит гнилые зубы, и мне хочется вышибить их все до единого.

— А теперь слушай меня, и слушай внимательно, — говорю я. — Сейчас я отправлюсь в «Голдуотерс» и выведаю все, о чем ты умолчал. А потом пущусь в погоню за твоими приятелями, которых ждет та же участь, что и тебя. Клянусь, каждый трусливый мерзавец, который разъезжает по округе и вешает ни в чем не повинных людей, получит по заслугам.

— Золотые слова, мальчик! — говорит он. — А теперь ради бога убери проклятый револьвер.

— Ладно, — говорю я.

И убираю.

После того как всаживаю подлецу пулю в лоб.

Глава вторая

Я отпускаю дверь, она с треском захлопывается, но лицо бандита так и стоит у меня перед глазами: грубая, точно дубленая, кожа, черная борода и злые глаза, которые широко распахнулись в тот момент, когда он догадался о моих намерениях.

Я пинаю в сторону его ковбойский ремень и сплевываю под дверь нужника:

— Увидимся в аду, мистер.