Хонас и розовый кит - Хосе Вольфанго Монтес Ваннучи Страница 2

форме свершения своих предсказаний, будто они вложили в меня капиталы. Если бы раньше я колебался с выбором профессии, прыгал с одной работы на другую, то друзья пришли бы на помощь с советами, кампаниями моего спасения, родственники раскошелились бы на психиатра. Тебе исполняется тридцать, и все – ты пропащий человек. Никто за тебя гроша ломаного не даст. Принимаешься за поиски работы, и компании требуют эту нелепую хронологию под названием автобиография. А что, если кто-то не догадывался все это время протоколировать свои достижения? Придется склонить голову перед двадцатидвухлетними кандидатами, начавшими собирать почести с колыбели. Все потому, что мир полон вундеркиндов – гениев, которые в младенчестве были живой пропагандой пользы детского питания, чемпионами в использовании горшка, а в восемнадцать лет били рекорды по IQ в европейских университетах. А чем занимался тем временем я? Пока другие расширяли свои послужные списки, я, по всей видимости, пребывал в спячке. Тот, кто думает, что профессиональную несостоятельность компенсирует успех на любовном поприще, заблуждается. Если раньше, в юности, ты мог обрадовать девушку пластинкой Хулио Иглесиаса, то сегодня она лишь благосклонно улыбнется в ответ на вынутые тобой из кармана кольца с брильянтами. Она способна быстрее ювелира отличить настоящее золото от фальшивого и драгоценные камни от дешевок.

Хотите верьте, хотите нет, но среди этой дисгармонии я позволил себе роскошь влюбиться. Влюбиться платонически, чрезмерно, мучительно и, наверное, неприлично – одним словом помешаться. Страсть разгоралась медленно – от пяток до макушки. Муки я сносил молча, возможно, причиняя их себе самостоятельно. Любовь развивалась в моей душе, подобно тому как некоторые восточные принцы принимают яды в малых дозах для приобретения иммунитета к ним. Так я и поступал со своей опасной девчонкой. Сначала я наслаждался ею на расстоянии, в минимальных дозах. Было приятно. Затем моя фантазия осмелилась на большее. В итоге я проглотил ее полностью, и она жила у меня внутри как влюбленный солитер. Я назвал ее Музой, чтобы вырвать у реальности. Это имя ей не подходило, поскольку никакого художника она не вдохновляла. Самую сильную реакцию, которую она вызывала, была моя продолжительная эрекция. Это возбуждение заставляло меня страдать и приводило в отчаяние. Из-за него я постоянно был не в себе, ходил неряшливый, с помутневшим рассудком, словно меня поцеловала паучиха, яд которой усыпляет и умертвляет.

Ликург заметил мое состояние и спросил:

– Ты что, траву куришь?

– С чего ты взял? – спросил я, прикинувшись наивным.

– У тебя на лице какое-то идиотское выражение, – объяснил он.

Не моргнув глазом, я выдумал для него историю, но сначала предупредил:

– Только никому не рассказывай. Ты должен сохранить все в секрете, а то, если жена узнает, она отправит меня на небеса… Со мной произошла самая обычная история – у меня появилась любовница.

Свою воображаемую возлюбленную я наделил чертами, которые такому неандертальцу, как Ликург, кажутся идеальными. Я обрисовал ему одну из тех девушек, что сами платят за напитки в баре и, дабы не рисковать твоей репутацией, отвозят тебя на отцовской машине в мотель. Они не могут случайно забеременеть, поскольку пользуются сверхнадежными контрацептивами. А если те подводят, они делают аборт, не говоря тебе ни слова. Такая понятливая волшебница никогда не вынудит тебя бросить жену, потому что испытывает мистическое уважение перед семейным очагом. Эти добродетели дополняются подчеркнутой деликатностью, которая заставляет девушку держаться на периферии твоей жизни, быть всегда к твоим услугам и покорно ждать звонка.

Ликург залпом проглотил легенду о Музе, обнаружив сказочную наивность. Он даже не потребовал от меня рассказать, кто она. Дело в том, что он уважал рыцарские законы, согласно которым кавалер должен охранять честь дамы сердца. Вместе с тем, Ликург явно питал надежды выяснить из собственных источников, кто такая эта Муза. Вызов был настоящим искушением, поскольку я дал понять, что это девушка из моего ближайшего окружения, бабочка, притаившаяся в моем саду.

Мне доставляло удовольствие подпитывать его зависть и любопытство. Бывало, я заходил к нему в офис и, переводя дыхание, рассказывал:

– Не понимаю, как не умер от приступа. Провел весь день в мотеле в сорокоградусной жаре, да еще с миллионом градусов внутри.

– Я знал одного типа, у которого так случилось обезвоживание. Из комнаты его вынесли на носилках. Разве ты не знаешь, что в тропическом климате лучше всего заниматься любовью ночью?

– Понимаешь, родители Музы постоянно следят за ней. Она не может позволить себе остаться в мотеле на ночь.

– Не рассказывай сказки. Ни за что не поверю, что твоя Муза – девочка из приличной семьи.

– Зависит от того, что для тебя значит приличная семья.

– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, – объяснил он, хотя я все прекрасно понял. В снобизме Ликург превосходил рождественского гуся.

– По твоей шкале эта девочка категории А.

– Категории А? Там самые бесшабашные, – осудил Ликург, и позеленел, словно завистливый гном.

– Ошибаешься. На такой девочке ты женился бы не раздумывая, – возразил я.

– Жениться на твоих объедках? Эта Муза, должно быть, совсем распутная.

– Еще какая путная, я тебя уверяю.

– Давай начистоту. Ничего не скажу, если признаешься, что она подержанная. Какой у нее пробег? – спросил Ликург.

– Я не вру, новее не бывает. А сейчас давай сменим тему. Больше ни слова о ней.

– Утаиваешь от меня секреты? Разве я тебе не друг?

– Именно потому, что ты мой друг, не хочу говорить. Представь, что завтра я брошу Талию и женюсь на Музе. Мне не хотелось бы венчаться с девушкой, вся подноготная которой известна моим друзьям.

Разразившись таким признанием, я поднялся со стула, сделал глупое замечание по поводу погоды и сменил тему разговора.

Спустя несколько месяцев я раскаялся, что рассказал Ликургу о Музе. Случилось так, что за это время мой воображаемый роман превратился в настоящий, а выдумки стали правдой. Этот поворот событий заставил меня опасаться, что Ликург догадается, кто такая Муза на самом деле. Какая нелепость! Я сам побудил его раскрыть тайну, которая со дня на день может обернуться для меня катастрофой. Однако в тот день будущее предугадать было невозможно.

И без того дурное настроение окончательно отравил день рождения. Он свалился на меня как свинцовая гиря. Избежать торжества было невозможно. Все мои попытки забыть об этом дне провалились. Талия день за днем напоминала об именинах [1]. Мне хотелось попросить у времени амнистию, чтобы в ближайшие десять лет к моему возрасту не прибавляли ни года. Но в какое министерство направить прошение? Поскольку ответственного за течение времени не существует, мне остается