Корона лжи (ЛП) - Вест Анника Страница 40

Я осмотрела разбросанную по комнате работу и вздохнула. Я занималась этим несколько часов. У меня болело плечо. Голова пульсировала, а глаза горели.

Пора было сделать перерыв.

Когда Разай вернулся, он позвал:

— Где ты?

— Я здесь!

Он последовал за моим голосом в спальню, бросив взгляд на поднос и салфетки, которые я положила на кровать.

— Это лучшее, что я смогла придумать, — объяснила я. — В остальных комнатах все заставлено, и я не верю, что ты ничего не испортишь. Садись.

Он последовал моей команде и устроился на пледе, скрестив ноги. Я открыла две бутылки пива и протянула ему одну.

Когда мне стало с ним так комфортно? Всего неделю назад я шипела и плевалась в его присутствии, а теперь приглашаю его съесть пиццу вместе на моей кровати.

— Так почему ты считаешь, что в этом замешан Клэйв? Убеди меня, — бросил он, отправляя пиццу в рот.

— Я же сказала, что не скажу.

— Кастиль потребует более подробного ответа, — признал он.

— Кастиль может отметить это в контракте, в котором не было сказано, что я обязана раскрывать информацию.

Разай поднял руки.

— Я дам ему знать. Твои приемные родители научили тебя порочным навыкам ведения переговоров?

— Нет, — машинально ответила я. Пицца была восхитительной. Надо будет запомнить это место на будущее. — Меня научила моя мама.

Моя рука замерла, пицца готова была отправиться в рот. Неужели я только что это сказала?

Разай, словно ищейка, ухватился за крупицу личной информации.

— Разве ты не сирота?

Поздно.

— Да. Но это не значит, что в какой-то момент моей жизни не было мамы. Я жила с ней. — вот. Я же никого не скомпрометировала, верно?

— Что случилось?

— Я точно не знаю, — ответила я, чувствуя себя неловко и смущенно. То, как Разай наблюдал за мной, терпеливо выжидая, словно запоминал каждое слово, было немного не по себе. Мне не нравилось быть под микроскопом, и все же часть меня хотела сказать ему об этом.

Кроме того, уклонение от этого разговора может еще больше разжечь его интерес. Поэтому я добавила:

— Она содержала меня до десяти лет, что ты прочитал уже в моих документах. А потом она решила, что с нее хватит. Однажды ночью я легла спать в ее маленьком дерьмовом домике. А, когда проснулась, то обнаружила, что лежу в переулке возле Таймс-сквер, а в кармане у меня нет ничего, кроме записки. Она сказала мне, что ушла и что кто-то, возможно, скоро найдет меня.

— Она еще жива?

— Я живу своей жизнью, как и она. Так проще. И более вероятно.

— Какая же она дура. — он откусил кусочек пиццы.

— Лучше и не скажешь. — я часто думала о том, как мама вытащила меня с территории демонов через Врата на территорию ангелов. Отец никогда не давал никаких объяснений, а я никогда не настаивала на этом. Мама, как правило, была больной темой для нас обоих.

— Итак, что ты сделала? Куда ты пошла?

Я жевала, пытаясь подобрать правильные слова.

— Город был добрее ко мне, чем другие. Я провела всего одну ночь в одиночестве, прежде чем кто-то заметил меня и забрал в приемную семью. Я никогда не забуду то утро. Липкий летний зной. Небо было ослепительно голубым. Я собиралась попросить денег или еды, как ко мне подошел мужчина и спросил, где мои родители. Остальное уже история.

— Ты хорошо перенесла эту боль, — заметил он.

Я откинулась на подушку, оценивая его.

— Что ты имеешь в виду? Думал, что я буду грустить и прятаться в углу?

— Нет, я имею в виду, что ты хорошо с этим справилась. Это, должно быть, причинило тебе боль.

— Конечно, так и есть. — я не могла рассказать обо всем, что было в той записке, и о том, почему маме пришлось от меня отказаться. Причины имели смысл. Вроде того. И все это было связано с моей полуангельской кровью.

В памяти всплыло смутное лицо моей матери. Я точно не помню, как она выглядела. От нее пахло солнцем и дорогими духами. И землей, поскольку она всегда убегала в теплицу. Она обнимала меня лучше всех и всегда целовала в макушку, прежде чем я засыпала.

Давненько я не вспоминала о ней.

Разай прервал мои мысли.

— Принятие боли — признак настоящего воина. Жизнь слишком полна страданий, чтобы притворяться, что они нас не касаются. Это только для детей. И идиотов.

— Погоди… это был комплимент?

Он усмехнулся:

— Не-а. Я бы никогда не стал тратить энергию на комплименты, если бы это не выставляло меня в хорошем свете. Например, вау, Грэй, я так рад, что ты новый детектив в этом деле. Ты находчивая, смелая и удивительно умная в своем прикрытии. Когда я выбирал тебя, то знал, что ты хорошо справишься. У меня прекрасный вкус, не так ли?

— Складно, — протянула я.

— Но ты улыбнулась! Я видел!

— Это была судорога, которая временно приподняла одну сторону моего рта. Не смеши меня. — холодный край бутылки не дал моим губам снова предать меня. Я проглотила гораздо больше пива, чем хотела.

— Это не ложь. У меня отличный вкус.

Я отставила пиво, давая себе повод отвернуться от него и отдышаться.

— По крайней мере, в пицце и пиве. Бетти — это совсем другая история.

— Обидишь мою жену, и я приду за тобой. Осторожно, Уайлдер.

— Ты каждый раз называешь меня по-разному, — внезапно сказала я, снова повернувшись к нему лицом. — Детектив. Грэй. Валенс. А теперь — Уайлдер. Я считала Азру смешной, когда она называла меня Голубкой, но к этому я уже привыкла.

Он пожал плечами.

— У тебя много имен. Мне нравится использовать их все. Так веселее.

— Имена не должны быть веселыми или захватывающими, — возразила я. — Это просто имена.

— Ну, ты называешь меня Разаем и засранцем, так что ты не совсем идеальный авторитет, не так ли?

— Хочешь добавить к этому списку еще и «умник»? — предложила я.

Его глаза засияли.

— Видишь? Ты уже начинаешь понимать, что к чему.

Я скривилась.

— Итак, я все сказала. Что насчет тебя?

Он усмехнулся.

— Полагаю, справедливость есть справедливость. Я — открытая книга, мисс Изра Валенс! Спрашивай меня о чем угодно.

— Ну, я рассказала о своей семье. Что в твоем прошлом и в твоей боли превратило тебя в ту угрозу, которой ты являешься?

Он чокнулся своей бутылкой с моей.

— У меня натянутые отношения с моей семьей. На самом деле их не существует, — легко ответил он.

— Ты что, измазал их спальни слизью? — пошутила я.

— Нет. Как бы это сказать попроще? Ходили слухи, что мне предстоит возглавить семейную компанию, несмотря на то, что я ясно дал понять, что мне это не нужно. Несколько завистливых кузенов обвинили меня в попытке государственного переворота, настроили против меня всех моих кровных родственников и отправили в ссылку. Это было… — он постучал пальцем по воздуху, тихо считая про себя. — Почти шестнадцать лет назад.

— Вот придурки, — сказала я в знак сочувствия.

Он поднял свою бутылку, словно я сказала тост, и сделал глоток.

— Несомненно.

— И ты ни с кем из них не разговаривал?

Он издал неопределенный звук.

— Не лично. Они прислали мне различные юридические бумаги, но это не считается семейным времяпровождением. — он сложил пустую коробку из-под пиццы и бросил ее на пол. — Интересно, они все еще меня боятся?

— Боятся? — спросила я.

Он потянулся и прислонился к изголовью кровати.

— Я самый сильный в роду. Этого достаточно, чтобы напугать всех, особенно старых членов семьи.

— Понимаешь, мне кажется, что это должно быть шуткой, но ты, похоже, не шутишь. У тебя нет семьи, но ты самый могущественный? Это не совсем логично, Разай.

Он сложил руки за голову.

— Правда редко имеет смысл для тех, кто не видит полной картины.

Я обдумывала его слова.

— Все, что я знаю, это то, что ты все время сдерживаешься. Если ты самый могущественный в своей семье архангелов…

— А моя семья весьма впечатляющая, — вмешался он.

— …Значит, твои «врожденные способности к оружию и бою» гораздо, гораздо глубже, чем ты думаешь.