Дикий Ройял (ЛП) - Эшли Виктория Страница 29

— Нравится, ублюдок?! — ору я ему. — Покажи мне, блядь, насколько тебе больно!

Я вонзаю нож так глубоко, насколько тот может войти в тело, заставляя Джеймса орать, что есть мочи. Чем глубже нож, тем громче он вопит. Это ублюдок должен заплатить за то, что забрал у меня Оливию. Он должен почувствовать всю её боль. Достав нож из его плеча, я ложусь рядом с Оливией и нежно, как только могу, целую её в последний раз. От холода её губ меня накрывает ярость.

Наклонившись к Джеймсу, я приставляю дуло пистолета к его члену.

— Ты больной сукин сын! Готов подохнуть?

Он качает головой, пятясь назад.

— Блядь! Не делай этого! Мы не хотели её убивать, клянусь! — Сопли текут по его лицу; придерживая раненую руку, он плачет и умоляет меня. — Мы хотели только оставить послание, но она так громко кричала! Это несчастный случай! Я не знал, что шею ей сломал. Этого не должно было случиться!

Взмахнув пистолетом, я бью Джеймса по члену, затем хватаю его за шею и кричу ему в лицо:

— И ты думаешь, твоё признание что-то изменит? А?! — Я снова бью его в пах, на этот раз сильнее.

Он качает головой, хватаясь за своё дерьмо от боли.

— Нет! Блядь!

— Вот именно… ублюдок, тебе конец!

Глядя прямо в глаза, я стреляю ему в член, а затем в шею, наблюдая, как его жизнь и кровь медленно вытекают из него, пока он изо всех сил пытается вдохнуть. Никогда не думал, что так приятно наблюдать, как умирает человек. Но я ликую, видя, как он борется за свой последний вдох.

Приседая в луже крови, одной рукой я держу Оливию, а другой набираю «911».

— Служба «911». Что у вас произошло?

Я смотрю в стеклянные глаза Оливии, стиснув зубы до боли. Я едва могу говорить.

— Трое мужчин ворвались в мой дом, изнасиловали и убили мою невесту. — Я провожу пальцами по её глазам и закрываю их. — А потом я их убил.

Закончив звонок, я со всего размаха бросаю телефон в стену. Не могу пошевелиться. Я оцепенел. Руки дрожат: удерживая Оливию, я закрываю глаза и рыдаю над ней. Затем я кладу её на пол и складываю обе руки ей на округлом животе, целуя его. Гнев нарастает во мне при виде того, как кровь продолжает струиться по её ногам. Я понимаю, что с нашим ребёнком не всё в порядке. Так много крови, слишком много. Наша малышка, она должна была появиться через семь недель. Семь грёбаных недель, но у неё отобрали шанс на жизнь.

— Бля-я-ядь! — кричу я, что есть мочи.

Я встаю, хватаюсь за всё, что попадается под руки, и разбиваю к чертям, крича от боли. Дороже их у меня никого не было, а теперь у меня их отняли. Я не могу без них. Не смогу жить без них.

Разбив всё, к чему можно было дотянуться, я подхожу к окну и закуриваю, вглядываясь в темноту — мои руки в крови и в синяках. У меня отобрали единственное, что мне нужно было в этой жизни: я с ног до головы покрыт тёмной, алой кровью; стою здесь, но такое чувство, будто меня здесь нет.

Моё сердце колотится так яростно, словно готово, блядь, взорваться. Я подношу сигарету к губам, и мои лёгкие горят. Дым наполняет их, расширяя и заполняя ощущением прохлады всё моё дрожащее тело. Мне нужно хоть какое-то утешение, но ничто не может мне его дать. Сделав ещё одну затяжку, я жду, что будет дальше.

С улицы мерцают сине-красные сигнальные огни.

В оцепенении я стою у окна, пристально наблюдая, как они приближаются, звуки сирены становятся громче с каждой секундой. Сделав последнюю затяжку, я бросаю сигарету в стакан и отворачиваюсь от окна. Меньше всего меня заботит, что этот ублюдок может сгореть. Здесь для меня не осталось ничего важного. Больше нет.

Моё тело умирает, произвольно, бездумно и потерянно двигаясь в этом беспрерывном кошмаре. Во мне зарождается ненависть. Враждебность ночи ошеломляет меня.

Я поднимаю покрытые кровью руки, чтобы вытереть лицо, и рычу, выпуская часть сдерживаемого гнева. Кричу до хрипа, но, как и сигарета, это ни хрена не помогает облегчить боль, медленно убивающую меня. Я бреду медленно, как в тумане, проходя мимо трёх бездыханных тел, и останавливаюсь около… неё. Кровь покрывает её светлые волосы и когда-то розовые пухлые губы. Теперь они синие, как чёртов лёд. Я обнимаю её, моё сердце умирает с каждым вдохом, который она уже не сможет сделать.

Слышу, как распахивается дверь, они вбегают в дом. Пока что до меня доносятся лишь их тяжелые шаги да колотящееся в груди проклятое сердце, умирающее с каждым биением. Шум заполняет мои уши, сердцебиение учащается. Всё, что я вижу, это кровь повсюду. Двое офицеров поднимают меня и пытаются удержать на ногах. Меня не волнует, если они, блядь, заберут меня отсюда. Я буду гнить в чёртовом аду за неё, но пока не готов с ней распрощаться.

Я чувствую, как слишком туго впиваются в мои запястья наручники. Руки мои скованы, но меня это не остановит. Развернув плечи, бью офицера головой по носу так сильно, как могу. Слышен треск. Нос сломан. Я знаю это наверняка, так как тот отскакивает и сыпет ругательствами, зажимая кровоточащий нос.

Ещё одна пара рук пытается схватить меня сзади, когда я опускаюсь на колени, утыкаясь лицом в её бездыханную шею. Я целую её в последний раз, после чего меня за голову резко отдёргивают назад и уводят от неё. Меня толкают вниз лицом, и чьё-то колено упирается мне в шею.

***

Наши дни

Я провожу пальцами по карточке последнего УЗИ, и с болью сглатывая ком в горле, понимаю, что никогда не смогу обнять свою девочку. Боль и чувство вины снедают меня каждый грёбаный день. Я потерял в тот вечер не одну жизнь… а целых две.

Позволив себе смотреть на снимок еще пару мгновений, я убираю его в коробку и закрываю. Спрятав всё подальше, я иду в комнату и заползаю под одеяло. Авалон уже спит. А я пялюсь в потолок, пока, наконец, не засыпаю, позволяя тёмной ночи окутать меня.

Глава 19

Ройял

Стоя в дверях с бутылкой пива, я наблюдаю за Блейном — как он сосредоточенно наносит тату какой-то цыпочке на задницу. Время от времени он посматривает на меня, наблюдая, как я пью пиво, подпирая двери. Блейн приподнимает бровь, любопытствуя:

— Что стряслось, придурок? А то стоишь как вкопанный уже минут двадцать. Очередное дерьмо, о котором мне следует знать?

— Не-а. Просто думал ненадолго слинять. — Я допиваю пиво и выбрасываю пустую бутылку в мусорное ведро. — Справишься здесь один?

Блейн бросает на меня взгляд, который так и говорит: «Ты прикалываешься надо мной?» И откидывается на спинку кресла, будто он самый крутой засранец на всей земле.

— Когда это я не справлялся? Да ладно, брат. Всё будет в порядке. Если есть дела — вали.

Я провожу рукой по лицу и смотрю на часы. Едва перевалило за полдень, а мне уже хочется свалить отсюда.

— Ладно. — Я откидываю волосы назад и пристально смотрю на Блейна. Сегодня я не в состоянии разгребать его дерьмо. — Если вернусь и окно будет разбито — отстрелю тебе член. Я сегодня не в настроении.

— Чувак… ну серьёзно? Почему ты всегда угрожаешь моему мужскому достоинству? Это ведь самое охуительное во мне.

— Потому что твой маленький дружок бесит меня ещё больше, чем ты сам. Только треплешься о нём да о всякой хуйне, — угрюмо отвечаю я. — Проследи за всем, пока меня не будет. Если что-то важное — не строчи мне сообщения, а просто, блядь, позвони.

— Ага. Понял. — Блейн убирает машинку и любуется задницей цыпочки. — Чёрт… люблю свою работу. — Он ухмыляется и поправляет штаны в области паха.

Девушка, опираясь на локти, смотрит на него и улыбается, наблюдая за его рукой.

— Твоя рука будет лучше смотреться на моей красивой заднице.

— Чертовски верно сказано! — Блейн соглашается с ней, наблюдая как она приподнимает свою задницу ближе к его лицу. Наклонив голову, он смотрит на меня. — Убирайся разгребать своё дерьмо, придурок. Ты меня угнетаешь, поэтому мой член не в настроении.