14 недель (ЛП) - Гэдзиэла Джессика Страница 16

После того как я положил ее на кровать и уложил спать, я, возможно, позволил своему любопытству взять верх, подошел и взял в руки флаконы.

На них я обнаружил этикетку с ее собственным именем.

Неудивительно, что запах был такой уникальный.

Она сделала их сама.

Что, учитывая, насколько она выделялась как женщина, как личность, было вполне логично.

Встряхнув головой, пытаясь очистить ее от сентиментальных, абсурдных мыслей, я вернулся в холл, закрыл ее дверь и направился обратно на кухню, где Пейн уже пил кофе и расставлял на столе китайскую еду.

— Что ты узнал? — спросил я.

Он повернулся ко мне, тяжело выдыхая.

— Ни хрена.

Это было именно то, что было у меня, Сойера, Брока, Баррета, Алекс и копов.

Ни хрена.

Глава 6

Кензи

Именно стук в дверь вывел меня из размышлений, которые в тот момент были в весьма неприятном месте. Как и в любой момент в течение дня на протяжении всей прошлой недели.

Недели.

Я проснулась в ночь после пропажи Кэсси с одним блаженным мгновением, когда реальность еще не вступила в свои права.

У меня даже было это мгновение, чтобы сосредоточиться на другой, более счастливой мысли.

Тиг.

Потому что, если судить по тому, как я спала, ворочалась и проснулась, чувствуя себя полностью и непреодолимо возбужденной, я, похоже, сделала полный разворот в отношении своих чувств к нему. Я даже не думала о «Тимсе», об отсутствии стиля и о том, что он не был каким-то стремительным предпринимателем, как я обычно выбирала. Все, что я знала, это то, что он был спокоен под давлением; он знал, как обращаться с инструментами; он знал, как использовать свои руки, и в нем было притяжение, которое я не понимала, но которое было достаточно сильным, чтобы заставить меня начать первый контакт даже посреди совершенно ужасной ситуации.

Скажем так, в моей жизни было много поцелуев.

У меня были неловкие, неуклюжие, слишком мокрые поцелуи, попытки задушить тебя языком, глубокие, медленные и страстные, жесткие, грубые, небрежные, но все равно сексуальные, такие, от которых загорались трусики.

Вы поняли — много поцелуев.

Но у меня никогда не было такого поцелуя, который с первых же секунд создавал давление в основании моего позвоночника и распространялся по всему телу. Это овладело мной. Это был единственный способ описать его. Это было что-то, что полностью окутало меня, заблокировало весь мир снаружи. Черт, оно заслонило и мир внутри, все, кроме чувств, которые вытягивались из меня — комфорт, нужда, граничащая с отчаянием потребность в удовлетворении, то, как его руки не отрывались от моей задницы, но я уже могла представить их везде.

Это был поцелуй всей жизни.

Это было пошловато, совершенно не похоже на меня — позволить себе даже на секунду так подумать. Но это было правдой. Этого нельзя было отрицать.

Сухой трах, ну, что можно сказать об этом? Когтистая потребность в освобождении — это все, на чем я могла сосредоточиться, когда мои бедра опустились и я почувствовала его член — твердый, напряженный против джинсов, которые не скрывали того факта, что Тиг был, ну, упакован.

Но, как я уже сказала, у меня была только минута. Один прекрасный пустой момент, прежде чем наступила реальность, прежде чем я вспомнила, почему Тиг вообще оказался в моей квартире.

Кэсси.

Даже мысль о ее имени вызывала колющее, жгучее, раздирающее, рвущее чувство в моем желудке и в груди.

Я встала с постели, споткнувшись о выброшенную туфлю рядом с кроватью в отчаянной попытке выйти в гостиную, чтобы получить ответы.

Я нашла там Пейна и Тига, оба выглядели измученными и смотрели на меня одинаково устало.

Мне не нужно было спрашивать, чтобы понять, что пока не о чем говорить.

Такой же взгляд был у меня на следующее утро, когда я проснулась и обнаружила Брока в своей гостиной — Тиг отправился на поиски, Пейну нужно было поработать.

На следующее утро был Пейн.

Потом Сойер.

Снова Брок.

И никогда Тиг.

Целая неделя без ответов и по причинам, которые мне так и не объяснили, даже когда я потребовала, никакого Тига.

Что касается меня, я сделала то, что совершенно на меня не похоже; я ушла в себя.

Я не ходила на работу. Я никуда не ходила. Мне даже было наплевать, какая одежда на мне.

Потому что каждая бодрствующая (а иногда и бессознательная) мысль была пропитана кровью и страданием. Каждая мысль, которая приходила мне в голову, была об ужасах, через которые, вероятно, проходила Кэсси, в то время как я сидела в целости и сохранности в своей квартире, охраняемая хороводом крутых мужчин.

От этого невозможно было убежать.

Мой мозг был фильмом ужасов. И не старого образца. Мой мозг был новым школьным фильмом ужасов с рейтингом «Д», который не щадит ни одной чувствительной линии. Потому что, откровенно говоря, тот псих, который ее забрал, не оставил воображению почти ничего из своих намерений.

Меня тошнило каждый день, от любой еды сводило желудок. Когда я заставляла себя есть, вероятность того, что это снова начнется, было пятьдесят на пятьдесят.

Пейн, Брок и Сойер, все мужчины, которые действительно имели слишком большой опыт в ужасных ситуациях и поэтому лучше переносили их, умоляли, читали нотации, практически кричали на меня, пытаясь вывести меня из этого состояния.

Риз, будучи неконфликтной, искоса наблюдала за мной, готовила мне мягкую еду, пыталась немного подбодрить.

Но я должна была знать, что ни один из них не включит переключатель внутри меня.

О, нет.

Это была работа для нашей матери.

Наша мать, Джина, была очень умной, решительной, стойкой, непоколебимой, модной, красивой, смешной. Она также была человеческим боевым топором.

Поэтому, когда Риз проскользнула мимо меня, протягивая руки, чтобы уложить волосы назад, когда мы обе остались наедине на один блаженный час, потому что Пейну пришлось уйти пораньше, а парни в офисе были заняты, и она открыла дверь, чтобы впустить мою мать, я поняла, что меня ждет.

У всех нас было сходство. У нашей мамы тоже были зеленые глаза, но более темные. У нас была похожая структура костей, женственная, но не слишком хрупкая. Но если мы с Риз были длинноногими, высокими для женщин, широкоплечими и темнокожими, то наша мама была невысокой, маленькой и очень светлокожей.

Ее темные волосы были распущены, подстрижены и уложены в идеальные пляжные волны, безупречно подчеркнутые вокруг лица, чтобы смягчить его. Очевидно, собираясь на работу, она была одета в черные брюки, туфли на умеренных каблуках, которые не убили бы ее через час, и простую белую блузку на пуговицах.

— Мама, мы тебя не ждали, — сказала Риз, тепло улыбнувшись ей.

— О, у меня есть для тебя книга, — сказала она, коснувшись щеки моей сестры. — Я занесу ее в следующий раз, когда приеду. Я знаю, что она тебе не по вкусу, но ты можешь добавить ее в библиотеку.

Риз нравилась целая куча книг, но она обычно держалась подальше от темных, грязных, наполненных адреналином жанров книг, которые предпочитала наша мать.

— Сейчас, — сказала она, захлопнула дверь и отошла на несколько шагов, задрав подбородок. Она подняла на меня идеально ухоженную бровь. «Хватит, Кензи». На мои насупленные брови она положила свою сумочку и прошла на кухню, энергично занявшись приготовлением кофе, прежде чем снова повернуться ко мне.

— Я понимаю, дорогая. Поверь мне, я все понимаю. Я провела каждый день своей жизни в течение десяти лет, переживая до боли в животе, что твой брат окажется с пулей в голове или ножом в сердце. Это было ежедневной вероятностью, когда он управлял делами. И потом, вне меньшей степени, когда его не было, мне приходилось беспокоиться и об Энзо. Я знаю, что это другое, потому что она не просила об этом, и я знаю, что это хуже, потому что она женщина. Не думай, что я не изводила себя этим фактом. Но я хочу сказать, что это, похоже.