Аниото. Проклятие луны (СИ) - Анастасия Дронова Страница 66

Мама все-таки смогла его уговорить не промывать мне мозг ненужными нравоучениями. Мне далеко не 11 лет, да и с Владом у нас ничего не было. От осознания последнего неприятно защемило в груди. Ничего не было — а я как дура мечусь в поисках призрачного шанса на избавление его от проклятия. Нет ведь никаких гарантий, что в той ловушке, в которую мы по глупости с Файтовым угодили, я смогу, если не найти таинственный амулет из сна, то хотя бы обнаружить подсказку, где его искать. Я была твердо уверена лишь в одном — этот амулет поможет. Должен. Иначе никак. Других вариантов просто нет.

Мама рядом тяжело вздохнула, продолжая крутить в руках мою голубую свинью-копилку. Она все еще ждала ответа, пока я вихрем носилась по комнате, параллельно обдумывая план действий.

Повернулась к маме, забирая из напряженных пальцев керамическую статуэтку — специально покупала без откручивающейся пробки: жалко разбить и деньги просто так не вынуть. Поставила свинью обратно на тумбочку около дивана, и, улыбнувшись, посмотрела прямо в обеспокоенные глаза мамы.

— Мам, я забыла у нее конспект с моим летним заданием по «Психодиагностике». Я физически не смогу его сделать за полтора дня. Проще съездить и забрать. Завтра к обеду вернусь, — ободряюще стиснула ее пальцы в своих ладонях.

— А с интернета скачать? — в голосе мамы почти слышалась надежда. Она не хотела меня отпускать, словно на каком-то другом уровне чувствовала мою ложь.

— Василия Исааковича не проведешь, — снова улыбнулась я. Мне даже не пришлось выдавливать из себя улыбку: предвкушение близости к развязке все этой истории будоражило чувства. Если я смогу отыскать амулет — все будет кончено.

И с Владом меня больше ничего не будет связывать…

Улыбка тут же потухла.

— Что такое? — встревожилась мама, вглядываясь в мое лицо.

— Ничего, — уголки губ слабо дернулись. Теперь я совсем не рада была тому, что, возможно, скоро все закончится… — Просто вы только приехали, а я…

Нет, я не буду скучать по превращениям Влада, ведь знаю, как его все это гнетет… и пугает. Только вот… Как только его жизнь придет в норму — необходимость в моей помощи отпадет. Файтову больше не нужно будет строить из себя друга и…

«Ты кажешься мне особенной. Не такой, как остальные…»

«Чем больше я в тебя влюбляюсь…»

Потерла щеки, сгоняя нахлынувший жар и тряхнула головой. Правда, этого и не нужно было делать. Конец прозвучавшей вчера фразы и без этого успешно отрезвил.

«… тем сильнее зверь внутри меня хочет разорвать тебя…»

Нет. Я должна помочь ему, даже если это снова выроет канаву между нами шириной в несколько километров. Не только ради него, но и ради себя.

Сжав губы, решительно кивнула.

Мама, наблюдая мою внутреннюю борьбу, но не зная конкретной причины, логично решила, что несуществующая забытая в Бронзовске работа для меня сейчас просто жизненно необходима.

— Езжай, если нужно, — мама легонько коснулась моей щеки, заставляя поднять на нее взгляд. В ее чистых голубых глазах плескалась тревога — едва уловимая, будто сердце подсказывало ей нечто такое, чего не мог разглядеть разум. Но все же она улыбнулась — неумело маскируя свои чувства — тоненькая складка между темных аккуратных бровей никуда не делась.

Кивнула — ком, застрявший в горле помешал сказать что-нибудь внятное и вразумительное — подхватила сумку и повернулась к папе. Он выглядел как жертва Медузы Горгоны — лицо каменное, с застывшим выражением недовольства и глухого протеста. Не понятно, на что был направлен его гнев — на мой такой нелепый и поспешный отъезд или он все еще злился из-за ситуации с Владом и то, что его поучительную праведную лекцию задушили в зародыше.

— Пап… — осторожно протянула я, внимательно следя за его реакцией, буквально прощупывая воздух вокруг него, словно солдат, неуверенно трогающий землю носком сапога, в страхе наступить на мину. А ведь так и было. Одно неправильно подобранное слово — и «БА-БАХ!». Взрыва не избежать.

Папа посмотрел на меня все так же хмуро, только челюсть с тяжелым подбородком стала мягче и желваки потеряли свой жесткий абрис. Решила, что это хороший знак, и продолжила:

— Пап, у меня с Файтовым ничего не было. Клянусь. Он… — «тараканов травил» — хотела ляпнуть уже знакомую отговорку, но запнулась. Надо что-то посущественнее. Чтобы даже заледеневшее в суровой военной атмосфере папино сердце растаяло — нас с мамой он, конечно, любил и показывал это, но к другим часто относился с агрессивной настороженностью. Особенно если это были мужчины, не состоявшие с нами в родстве. — Его ограбили, — Мама охнула, папа округлил глаза. А я лишь пожала плечами.

А что? Почти и не ложь… Ян ведь и правда вломился к Владу домой…

— Я приютила его всего на один… — внутри аж екнуло от такой жирной и толстой неправды, поэтому немножко исправилась: — На три дня. Пока он разбирался с последствиями. Менял замки, писал заявления, чинил окна…

Бегала глазами по корешкам книг на полке, пока папа внимательно слушал придуманный в процессе разговора рассказ. Я могла себя утешить в одном. О главном я не соврала — Влад со мной не жил. По крайней мере, не в том смысле, о котором подумал папа.

— Ладно, — ответил он, с каким-то странным полувздохом-полурыком. Как будто мама, оставшаяся стоять позади меня, посылала ему невербальные сигналы не усугублять ситуацию.

Резко обернулась, проследив направление папиного взгляда. Мама с преувеличенной тщательностью поправляла скособоченное, сбившиеся покрывало на моем диване.

— Я отвезу на вокзал, — папа сильной хваткой перехватил ручку моей сумки и без лишних слов направился по коридору к выходу.

— Пока, мам, — фраза прозвучала как-то неловко, словно в ней не было особой нужды. Но мама все равно обернулась. Быстро преодолела расстояние между нами и заключила в объятия. Меня обдало горько-сладким ароматом ванили и темного шоколада.

— Я же завтра вернусь, — напомнила я, выворачиваясь из крепких тисков любви.

— Знаю, — мама поправила сбившиеся из низкого пучка волосы, смахнув влагу из уголков глаз. — Видимо, с возрастом становлюсь сентиментальные.

Она улыбнулась. Беззаботно и ободряюще, но я все равно выходила из дома налегке — даже мой рюкзачок из прихожей папа прихватил с собой — но при этом с тяжелым сердцем. Ненавидела я врать родным. А что если… Если со мной что-нибудь случится? Они ведь будут винить себя за то, что отпустили одну…

Тряхнула