Алые сердца - Тун Хуа Страница 63

Внезапно мне пришло в голову: а разве день рождения – это не тот самый день, в который мама родила меня? В душу неудержимым потоком хлынула горечь, и я потеряла всякое желание думать об этом дне. Поднявшись со стула, я подошла к книжной полке, наугад взяла одну из книг и, опустившись на кровать, взялась за чтение.

Судя по надписи на обложке, это был сборник танской поэзии, но мне было все равно. Я перевернула страницу и тут же с громким хлопком швырнула книгу на стол. Стихотворение Мэн Цзяо «Песня отъезжающего сына» я знала наизусть, и строки сами собой зазвучали в моей голове.

Родная мать —

в руке иголка с ниткой.

В дорогу сыну

платье шьет она.

На сердце страх:

нескоро он вернется,

Должна одежда

быть на нем прочна.

Да разве может

сердце юной травки

Воздать за ласку,

что дает весна?..[62]

Протяжно выдохнув, я легла на постель и закрыла глаза. Мои попытки предаться печали прервал стук в дверь. Я поспешно села на кровати, оправила одежду и сказала:

– Войдите.

Какая-то незнакомая придворная дама, улыбаясь во все лицо, толчком распахнула дверь и вошла. Опешив, я торопливо вскочила на ноги. Поклонившись мне, вошедшая произнесла:

– Всех благ барышне Жоси! Меня зовут Цайся, я прислуживаю супруге Лян. Госпожа случайно заметила в руках у одной из придворных дам платок с весьма необычным узором. Узнав, что его вышили по вашему рисунку, барышня, госпожа захотела пригласить вас нарисовать для нее что-нибудь.

Оправившись от изумления, я ответила:

– Хорошо.

Девушка шла впереди, указывая путь, я же следовала за ней. Прежде мне случалось несколько раз видеть супругу Лян, но с того момента, как я попала в Запретный город, это был первый раз, когда я шла в ее дворец. Она была матерью восьмого принца. Между ними стояли мы с сестрой, но супруга Лян всегда относилась ко мне с равнодушием, и я отвечала ей тем же, лишь обмениваясь с ней формальными приветствиями, как то предписывали правила. Отношение ко мне других супруг, напротив, круто изменилось за эти четыре года: от первоначальных холодности и недоверия – к нынешнему дружелюбию и радушию. В конце концов, они знали, что сейчас среди людей, прислуживающих во внутренних покоях Его Величества, помимо Ли Дэцюаня только я пользуюсь таким доверием императора. Взять тот инцидент с потерей наследником титула: тогда все думали, что, раз я вхожу в ряды тех, кто поддерживает восьмого принца, я могу пострадать. Его Величество же вел себя со мной по-старому, и живущие во дворце стали относиться ко мне с большей симпатией.

– Входите, барышня, – сказала Цайся, откинув передо мной занавеску.

Я кивнула ей и вошла. В переднем зале никого не было, но из бокового доносились голоса, и я направилась туда. Стоявшая у занавеси из бус девушка по имени Цайцинь поспешила раздвинуть ее. Поскольку Цайцинь занимала самое высокое положение среди придворных дам супруги Лян и пользовалась ее глубочайшим расположением, я подошла ближе на пару шагов и улыбнулась ей, прошептав:

– Простите, что утруждаю вас, сестрица.

Цайцинь с улыбкой поклонилась, возвращая любезность, и дала мне знак войти.

Первым, что я увидела, оказавшись в комнате, была супруга Лян, наискосок сидящая на кровати, а сбоку и чуть ниже, одетая в парадное платье, сидела Жолань. На сердце стало горячо. Я торопливо склонилась в поклоне, приветствуя сестру и супругу Лян:

– Всех благ госпоже Лян, всех благ второй супруге восьмого господина.

Супруга Лян приподняла руку, позволяя мне распрямиться, и равнодушно произнесла:

– Я увидела, что ты неплохо рисуешь, и отправила к тебе служанку, чтобы привести сюда и попросить нарисовать для меня парочку картинок.

– То, что госпоже пришлись по вкусу рисунки вашей покорной служанки, – большая честь для нее, – с улыбкой отвечала я.

Супруга Лян велела служанке передвинуть сюдунь[63]ближе к кровати и милостиво пригласила меня сесть рядом с ней. Когда я стала отнекиваться, мол, не смею, она холодно сказала:

– Неужели ты будешь рисовать стоя?

Подумав, что в этой комнате никого нет, кроме супруги Лян, сестры да стоящей у занавеси Цайцинь, я сделала как было велено и села. Лишь тогда я одними губами улыбнулась сестре, и та ответила мне легкой улыбкой.

– Жолань нелегко попасть во дворец, – сказала супруга Лян, взглянув на нас двоих. – Как удачно, что вы, две сестры, смогли встретиться.

Пока она говорила, Цайцинь закончила раскладывать на столе бумагу, кисти и тушь. Поднимаясь, супруга Лян проговорила:

– Жоси, оставайся здесь и рисуй. Жолань, расскажи ей о том, какие узоры я люблю больше всего.

Поспешно поднявшись со своих мест, мы почтительно выслушали ее, и супруга Лян вместе с Цайцинь удалилась в передний зал.

Сестра подошла ко мне и, легонько погладив меня по щеке, возмущенно выпалила:

– Опять твои штучки! Два дня назад господин прислал ко мне слугу с повелением, чтобы сегодня я пришла во дворец и нанесла визит его матушке. Я еще недоумевала: разве сегодня какой-то праздник, что меня намеренно посылают во дворец? А потом вспомнила, что сегодня как раз твой день рождения, а значит, я точно смогу увидеть тебя.

Улыбнувшись, я легонько навалилась на сестру и капризно протянула:

– Неужели сестренка совсем не хотела со мной увидеться?

Жолань сдержала улыбку и промолчала. Мы в тишине прильнули друг к другу и немного постояли так, а затем я потянула ее к столу и села. Сестра опустилась рядом. Я улыбнулась ей, взяла кисть и спросила:

– Какие цветы госпожа любит больше всего?

– Скромных, неярких оттенков, – ответила Жолань.

Кивнув, я немного подумала и стала рисовать цветы груши, без листьев, просто несколько цветков, расположенных вплотную друг к другу.

Все это время сестра молча смотрела, как я рисую. Лишь когда я на одном дыхании закончила рисунок, она нарушила тишину:

– Ты многому научилась за эти несколько лет, проведенные во дворце. Я сперва подумала, что это лишь предлог, не ожидала, что ты действительно так хорошо рисуешь. Теперь мне тоже захотелось, чтобы ты что-нибудь мне нарисовала.

– Проще не бывает, – улыбнулась я, откладывая кисть. – Нарисую – и велю кому-нибудь принести тебе картинку.

Одновременно с этим я вспомнила, что училась рисовать с детства. Получалось у меня неважно, но зато всяких орнаментов и прочего я рисовала очень много. Во дворце развлекаться было нечем, оставалось только убивать время рисованием, и постепенно