Сказки Освии. Шершех - Татьяна Бондарь Страница 6

Бедняга много раз жалел о своём решении, но был в конце концов вознаграждён, его полюбили не за деньги. У бывшего короля появился крошечный дом, в котором он был куда счастливее, чем в роскоши дворца, и ничего печального, кроме прозвища, в нем больше не осталось.

Я сидела, не поднимая глаз.

— Помнишь, как ты мне призналась в любви? — спросил Рональд, допев, и всё ещё продолжая перебирать струны. Я не ответила. Такое не забывается. Моё признание было из разряда тех, о которых помнят даже перед смертью.

— Ты была тогда ещё совсем девочкой. А теперь ты такая взрослая и красивая. Не пора ли и нам с тобой поговорить о свадьбе?

Виноградинка пошла не в то горло. Я закашлялась, мечтая, чтобы мне стало плохо по-настоящему и не пришлось продолжать этот разговор. Перед глазами встала картина, как портные расшивают кружевами мои свадебные панталоны, а поклонники, тяжело вздыхая, щупают их.

— Пойду попью водички, — уже на бегу выдавила я, нарочно не замечая, что кувшин на столе наполнен наполовину. Я трусливо бежала, оставив Рональда в недоумении и растерянности.

Рональд задумчиво отложил гитару, встал, прошёлся по комнате взад-вперёд, пытаясь понять, почему его невеста так странно себя повела. Совсем недавно она сама говорила с ним о свадьбе, а теперь такое нелепое бегство. Рональд налил себе в стакан немного воды, сделал глоток, и бездумно опустил правую руку в карман, спрятанный в складках камзола. Пальцы неожиданно наткнулись на гладкий, отдающий холодом предмет, которого там не должно было быть. Рональда сковало ощущение совершённой ошибки, способной потянуть за собой много неприятностей.

С нарастающей тревогой он достал на свет вещь, вызвавшую его страх. В руке тяжело лежало ожерелье, поблёскивая тонко огранёнными камнями в серебристой оправе. Совершенная форма украшения невольно заставляла любоваться им. Завитки драгоценного металла выплетали затейливый узор, складывающийся в непонятные символы, которые не знал даже Рональд. Ни единая царапина не портила украшение. Не было на нем ни пятнышка ржавчины, ни следа окисления, ожерелье будто только вчера было в руках мастера, который придирчивым взглядом выискивал среди безупречных изгибов изъян. Трудно было поверить, что эту вещь Рональд нашёл сегодня на болоте в изломе старой берёзы, треснувшей у самого корня. Ожерелье играло камнями, маня к себе и обещая нашедшему лёгкое обогащение. Оно искусило бы любого доверчивого человека, склонного мечтать о кладах. Однако, Рональд был не из таких, он не верил в совпадения и даровое везение. Он уже тогда отнёсся к вещице с подозрением и не хотел даже притрагиваться к ней, но рассудил, что, если ожерелье виновно в возникновении пожара или смерти магов — его необходимо обезвредить, а для этого ему нужен был Комир. Рональд не хотел нести ожерелье в замок, боясь подвергнуть опасности свою невесту в очередной раз, но нести было нужно. Он решил, что сделает всё, чтобы Александра даже не подошла близко к вещице, принёс ожерелье во дворец, и показал Комиру.

Придворный маг подтвердил, что ожерелье обладает некой магической силой, только слабой и едва уловимой. По его словам, оно не было способно вызвать пожар или чью-либо смерть. Кроме того, всем магам было известно, что у артефактов нет своей воли.

После слов Комира, Рональд отогнал навязчивую тревогу, вызванную тем, что украшение светилось почти человеческими эмоциями. Внутренний голос Рональда, кричавший, что все проблемы, случившиеся на болоте, связаны с ожерельем, стал немного тише, но так и не пропал полностью.

Теперь, стоя в своей комнате и взвешивая на руке загадочный предмет, Рональд убедился, что Комир был не прав, и у ожерелья есть своя воля, потому что всего два часа назад он видел своими глазами, как Комир положил ожерелье под стеклянный купол у себя в мастерской и запер его на ключ. Несмотря на это, украшение не захотело пылиться среди побрякушек мага, и снова оказалось в кармане Рональда. Все меры предосторожности, которые предпринял Рональд, оказались напрасны. Вопреки его желанию Александра оказалась в одной комнате с опасным украшением в первый же вечер.

Рональд стёр остатки сажи с ожерелья и впервые внимательно рассмотрел его. Он никогда раньше не видел таких темно-синих камней, хоть хорошо в них разбирался. Он с детства собирал камни, и к семнадцати годам у него была огромная коллекция, в которой встречались и простые булыжники, поднятые у реки, и полудрагоценные самоцветы, и очень дорогие экземпляры, красотой и блеском не уступающие звёздам.

— Хорошо, — обратился он к ожерелью, будто оно было живым. — Раз ты хочешь со мной поиграть, давай поиграем.

Рональд не был трусом. Он решил оставить украшение в своей комнате на ночь, чтобы посмотреть, как ещё оно себя проявит. Он думал, что это поможет Комиру изменить своё мнение.

Гостья

Следующую неделю я дни напролёт просиживала в библиотеке, прячась от Рональда. Возвращалась к себе только после наступления темноты, короткими перебежками, с опаской выглядывая из-за каждого угла. Один раз случайно наткнулась на Альберта.

— Мать Хранительница! Плохо выглядишь! — неучтиво заметил он. — Это на тебя так титул подействовал? Хорошо, что я хотя бы герцогиней тебя не сделал, ты еле с графиней справляешься, — пошутил он мне вслед.

Я действительно выглядела не важно. Моё трусливое бегство от Рональда не давало мне покоя. Сама не знаю, почему я так испугалась разговора о замужестве. Свадьба всегда была так далеко, казалась чем-то недосягаемым, и мысль о её реальности повергла меня в панику.

В один из дней, перебирая книги в пыльной библиотеке, я попыталась отвлечься от грустных раздумий, и занялась любимым делом, то есть, стала сочинять очередное письмо Альберта к Амель.

«О, порочная, жестокая и бессовестная Амелька!

Надеюсь, ты благополучно добралась до храма Великой Богини, и она теперь карает тебя денно и нощно по категории «крайне строго». Полагаю, ты найдёшь в своём плотном графике страданий время, чтобы разъяснить мне, что вам, женщинам, вообще нужно? Вы по два года ходите в невестах, не снимая носите подаренное кольцо. Вы упрекаете мужчину в том, что он не торопится говорить о свадьбе, а когда он поднимает этот вопрос — трусливо сбегаете к себе в комнату и неделями не показываетесь на глаза. Где логика? И что мужчинам делать в такой ситуации?»

Моя фантазия не справилась, вернувшись к мыслям, от которых я пыталась убежать. Вместо Амель, на мой вопрос ответила Василика:

«Ты всегда была дурой. Смирись.»

Потом вмешался Освальд, смягчая немного то, что сказала Василика и давая ответ, который был