Алые сердца - Тун Хуа Страница 47

– Слива – одно из «четырех благородных растений»[53], неужели тебе она не нравится?

– Я видел, что четвертому брату ты подала его любимую белую магнолию, вот и спросил, – с улыбкой ответил он.

Ему не стоило этого говорить. Жар тут же ударил мне в голову.

– Значит, когда я тебя расспрашивала, ты не мог ответить ни на один мой вопрос, а сейчас, оказывается, все знаешь! – не раздумывая выпалила я, а затем едва слышно пробурчала: – Ни в чем на тебя нельзя положиться.

Он смущенно взглянул сперва на меня, затем на четвертого брата и сказал с виноватой улыбкой:

– Я так старался помочь тебе и все разузнать, что четвертый брат тут же обо всем догадался.

Я только холодно хмыкнула и ничего не ответила. Улыбнувшись еще шире, тринадцатый принц добавил:

– Сейчас, когда четвертый брат рядом, расскажи наконец, зачем тебе понадобилось знать эти… это…

Он задумался, пытаясь подобрать подходящее слово, но вскоре замолчал, так ничего и не придумав, лишь покосился на меня.

Взглянув на окружающие нас шатры, я произнесла:

– Ладно, я иду к себе отдыхать, а вы поскорее возвращайтесь за столы пить и веселиться. Ваша служанка просит позволения откланяться!

Не дожидаясь ответа, я повернула направо и быстрым шагом скрылась за шатрами. Я лишь успела услышать, как тринадцатый принц тихо засмеялся и что-то сказал четвертому.

Поскольку я получила дозволение Его Величества, последние несколько дней у меня были посвящены верховой езде. Как только у меня появлялось свободное время, я тут же брала лошадь и шла в какой-нибудь укромный уголок, где один из офицеров, прекрасный наездник, учил меня держаться в седле.

Он сказал, что не осмелится настаивать на соблюдении формальностей, и просил называть его по имени – Нимань. Я видела, что он боится, и согласилась. И невольно подумала о сестре и ее возлюбленном. Я почему-то была уверена в том, что он не мог вести себя подчеркнуто, неестественно почтительно, в то время как сам трясся от страха. Размышляя об этом, я глядела на Ниманя и вздыхала, не в силах сдержаться.

Поняв, что я смотрю на него и сразу после этого вздыхаю, Нимань еще более напрягся. Даже обычные фразы он произносил как-то скованно, что уж говорить о его манере преподавания.

Он обучал меня так, будто ходил по тонкому льду, и мне было совсем неинтересно. Впрочем, хотя от скуки сводило зубы, в конце концов я научилась ездить на лошади самостоятельно, пускай пока лишь медленным шагом. Пару раз я испытывала огромное желание сжать ногами лошадиные бока, взмахнуть нагайкой и пустить лошадь галопом, но Нимань всякий раз останавливал меня, брюзжа, что в моих руках маловато силы, да и характер лошади до конца не ясен, поэтому нельзя торопиться. Я тут же возвращалась обратно на шаг.

На самом деле у меня возникло смутное подозрение, что Нимань вообще не собирается всерьез чему-то меня учить. Скорее всего, он боялся, что я упаду с лошади и ему придется нести ответственность, поэтому просто тянул время, ожидая дня возвращения в столицу – тогда проблема решится сама собой.

Солнце опускалось все ниже и ниже, а я все бродила по степи, пустив лошадь шагом. Нимань уже много раз пытался заставить меня вернуться, но я притворялась, будто ничего не слышу, и он оставил меня в покое и поехал рядом, приотстав на полголовы.

Во время этой бесцельной прогулки я вдруг увидела вдалеке силуэты двух коней, которые быстро приближались к нам. Один из силуэтов напомнил мне огромного черного коня, принадлежавшего тринадцатому принцу, и я натянула поводья, заставляя свою лошадь остановиться. Довольно скоро кони приблизились настолько, что я смогла различить их всадников – это и правда был тринадцатый принц, сопровождаемый четвертым. Они оба были одеты в облегающие костюмы для верховой езды, подпоясанные кожаными ремнями. К их седлам были приторочены колчаны, из которых торчало несколько стрел с белым оперением. Высокий четвертый принц был одет в синее, и чувствовалось, что под маской холодности и невозмутимости скрывается настоящая отвага. Костюм же тринадцатого принца был белым с серебряной окантовкой и прекрасно подчеркивал его стройную фигуру и горделивую осанку.

Хорошенько разглядев, кто к нам приблизился, Нимань тут же спешился, чтобы поприветствовать гостей. Мне же было лень слезать с лошади, поэтому я подождала, пока принцы подъедут поближе и натянут поводья, и поклонилась, сидя в седле. Тринадцатый принц махнул Ниманю рукой, позволяя подняться, и торопливо спросил меня:

– Ну как, научилась?

– Я научилась лишь сидеть в седле так, чтобы не падать с лошади, – надула я губы.

Бросив взгляд на Ниманя, тринадцатый принц приказал:

– Возвращайся!

Нимань посмотрел на меня и, видя, что я не имею ничего против, поклонился, забрался на коня и не спеша двинулся обратно. Подождав, пока он отъедет подальше, я пожаловалась:

– Разве он учит меня ездить верхом? Обращается со мной так, будто я маленький ребенок.

– Нечего сравнивать себя с детьми, – засмеялся тринадцатый принц. – Они ездят намного лучше тебя.

На самом деле я была с ним согласна. Что монголы, что маньчжуры – и те и другие принадлежали к тому типу народов, что проводят всю жизнь на лошадиной спине. Еще не научившись ходить, они уже взбираются на коней вслед за отцами. Я с улыбкой испустила тяжелый вздох и замолчала.

Подумав о чем-то, тринадцатый принц снова заговорил:

– Я проголодался, сейчас отправлюсь в лагерь и поужинаю. Впрочем, вечером у меня нет никаких дел, и, если у тебя будет время, могу поучить тебя.

Я так обрадовалась, что захлопала в ладоши, и уже хотела крикнуть «Конечно!», как вдруг осознала, что что-то не так. От радости я выпустила поводья, и моя лошадь начала кружиться на месте. Я испуганно вскрикнула и зажмурилась. Лишь когда лошадь подо мной встала как вкопанная, я наконец открыла глаза и увидела, что тринадцатый принц схватил мои поводья и натянул их за меня. Вернув мне поводья, он коротко взглянул на меня и вздохнул, обращаясь к четвертому принцу:

– Похоже, это будет очень нелегко!

Четвертый принц едва заметно изогнул губы – то ли улыбнулся, то ли нет, – и тоже посмотрел в мою сторону, а затем, не произнося ни слова,