Клеймо Солнца (СИ) - Пауль Анна Страница 44

Я прикладываю усилие, чтобы промолчать. В прошлый раз Марвин услышал мой ответ, хотя должен был уже уснуть. А я не готов больше открывать свою душу, какого цвета аура не была бы у человека.

Но правда в том, что парень прав. Встреча с прошлым пугает меня сильнее всего…

ГЛАВА 16 (ДЭННИС). ЗЛОБНЫЙ СМЕХ

Я сказал правду: у разных людей встречаются общие видения — существа с длинными ногами или руками, множественными конечностями и головами. Глубокие детские страхи обычно выражаются в образах более бесформенных, но индивидуальных для каждого человека. Однако только травмы, полученные в подростковом и более взрослом возрасте, получают гораздо более причудливые формы — настолько простые и запутанные одновременно, что в них хочется разбираться, как в головоломке.

Очень редко видения одного человека могут напоминать видения другого. Они выстраиваются почти в таком же порядке и вызывают помимо страха ещё массу других чувств. И если образы, родившиеся в сознании Марвина, я мог бы как-то объяснить, то те, что видел много лет назад совсем у другого человека, который никак не мог в тот момент знать реалии будущего, пугают меня по-настоящему…

Трудно не верить в кристальных детей, когда встречаешь их воочию. «Но я не знаю, что видел», — упрямится внутренний голос, и я понимаю, что не готов с ним спорить, потому что мне тоже так легче — спрятаться от правды, которая всё равно не облегчила бы мою жизнь.

Против собственной воли я думаю о страхах Марвина целый день, до самой ночи, пока занимаюсь текущей работой. Глубокое погружение в вымышленные миры не справляется с тем, чтобы я забыл действительность. Находиться здесь и сейчас — это сегодня не про меня.

К реальности в полной мере меня возвращает момент, когда гаснет свет, электричество исчезает, и виртуальное кресло отключается. Вспышки молнии озаряют кабинет, а затем ударяет гром. Только теперь я наконец замечаю, что на улице стемнело и льёт дождь. Замираю посреди комнаты, наблюдая, как в дверном проёме возникает, подобно привидению, человеческий силуэт. Успеваю подумать только о том, что это, вероятно, плод моего воображения, но тень произносит гудящим голосом:

— Тебе ведь хочется получить ответы.

Раздаётся очередной оглушающий удар грома. Я попал в какой-то дешёвый фильм?

— Когда я прихожу в Стеклянный дом, это может выглядеть так, будто мне нечего делать, — говорит мужчина, медленно приближаясь ко мне в темноте, — но мои визиты имеют цель: я присматриваюсь к работникам. Мне нужна команда. Я искал каждого, кому смогу доверять. Эта дорога привела меня к тебе. Но я должен спросить: когда в последний раз ты видел отца?

Одного скрипучего голоса и тяжёлой походки достаточно, чтобы с лёгкостью узнать Бронсона. Вопрос неопасный, и я перебираю в голове события, однако даже не помню, когда подобное случалось, и честно отвечаю:

— Давно.

Генерал задумчиво кивает. Вспышки молнии озаряют его лицо, а я внезапно чувствую, что дальнейший разговор не сулит мне ничего хорошего.

— Ты ведь по-прежнему боишься за неё? — понизив голос, со значимостью спрашивает Бронсон, делая ударение на последнем слове.

Он говорит не о своей дочери.

Моё тело каменеет, и даже когда генерал останавливается прямо передо мной, я не двигаюсь с места. Судорожно пытаюсь придумать ответ, чтобы убедить, что никакие волнения не терзают меня ежесекундно, но генерал ловит мой взгляд и, будто наслаждаясь, растягивает слова:

— Да-а-а, ничего не изменилось. Она по-прежнему остаётся твоей слабостью. Тальпой правят не только Верховный Наставник и динаты. Ты знаешь: в Эпицентре остались люди, которые могли бы тебе помочь. Или наоборот, — Бронсон делает многозначительную паузу.

Если бы у меня была шерсть, то она точно стала бы дыбом на загривке. Но я знаю, что угрозы генерала — пускай чересчур претенциозные, однако не пустые. Внутри всё пылает, и я не успеваю обдумать слова, как уже произношу:

— Не втягивайте её. О чём бы не шла речь.

Генерал, воодушевлённый моим откликом, достаточно эмоциональным, чтобы я мысленно уже себя отругал, усмехается и говорит:

— Разумеется, она останется в стороне. Но если хоть одна душа узнает о том, что здесь происходит, на дно со мной пойдёшь не только ты, но и она.

В моей голове слова Бронсона отдаются эхом.

— Дело серьёзное, — продолжает генерал, — и я не прошу тебя рисковать просто так. Каждый должен получать вознаграждение, достойное его стараний. Я смогу отплатить за верность. Если ты поможешь мне и будешь хранить молчание, я сделаю всё, чтобы ты мог видеть её чаще.

Я смотрю на генерала. Даже не моргаю. Не думаю ни о чём. Не могу схватиться ни за одну мысль, пока вдруг в сознании не звучит женский голос: «Тебе это не нужно»; «Ради чего ты хочешь нарушить наш уговор?»; «Ты знаешь, что будет означать твоё сотрудничество с Бронсоном. Любое. Не изменяй традициям, которые сам же создал: они не раз выручали тебя. Если ты решил провернуть хоть одно дело с генералом, то знай, что для тебя это равнозначно самоубийству. Помогать его организовывать не стану»; «Пообещай, что не будешь ничего делать». Голос Ребекки утихает, и я вспоминаю собственный ответ: «Обещаю, что сам не буду стремиться что-либо предпринимать».

Раскат грома напоминает мне о том, что время идёт, а моё окаменевшее тело не слушается: руки висят вдоль туловища, ноги кажутся ватными, пересохший язык медленно и неохотно отлепляется от нёба, когда я наконец откликаюсь на слова генерала:

— Заманчивое предложение. Хорошо бы узнать, о чём вообще идёт речь.

Вспышки молнии продолжают озарять комнату, и в их мимолётном свете видно, как коварно искажается лицо Бронсона.

— Долгое время Третьему крылу было запрещено участвовать в самых соблазнительных экспедициях, — говорит он хитро, а я пытаюсь сосредоточиться.

Что это? Поиски новых миров? Попытка отправить корабли с людьми дальше в космос? Возможны сотни вариантов.

— Если нам и удавалось принимать участие в операциях, то трофеи оказывались в наших руках очень редко и в таком виде… — генерал замолкает на несколько секунд, а затем, усмехнувшись, продолжает, — мягко сказать, плачевном. В основном, мы получали только образцы. После того, как их изучал Эпицентр.

Новейшие технологические разработки. Но какие? Если бы речь шла о роботах нового поколения, моя интуиция не твердила бы мне о скрытой опасности, солнечное сплетение не скручивало бы от спазма.

— Этот эксперимент вернёт нам статус, — продолжает Бронсон, а в моём сознании эхом разносится слово «эксперимент».

— Я даже не думал, что у них так ярко горят рисунки на теле, — усмехается генерал, но в голосе нет восхищения — скорее презрение и шок.

— Светлячок — неплохое название, — фыркает генерал задумчиво. — Насекомое, — растягивает он слово, как будто наслаждаясь. — Хорошо звучит.

Светлячок.

Меня пронзает догадка. Так бывает, когда пытаешься вспомнить какое-то слово, оно вертится на языке, но поймать его никак не получается…

— Чёрт их знает, как они подыхают, — продолжает Бронсон озабоченно.

В моей голове почти раздаётся щелчок.

Сердце уходит в пятки на несколько долгих секунд. Вспышка молнии ярко озаряет лицо Бронсона, и в его потемневших глазах я вижу себя самого — шокированного, напуганного, как мальчишка, который живёт глубоко во мне.

А потом я чувствую, что задыхаюсь.

«Самые соблазнительные экспедиции» — возвращение на Землю. «Трофеи» — люди с планеты. «Плачевный вид» — это убитые солнечные люди.

Я думал, слухи о светлячках — бессмысленная болтовня. Но это не плод воспалённого сознания. Вероятно, они действительно существуют — люди, которые выжили после глобальной катастрофы…

И одна из них в Бункере генерала.

На краю сознания звучат слова Коди: «А вдруг они были на Земле?..» Наверняка он даже не представлял, что такое возможно…

— Я хочу изучить этих существ, — продолжает Бронсон, а я с трудом делаю неглубокие вдохи, чтобы не задохнуться совсем. Голос генерала с трудом достигает моего сознания, словно я вдруг оказался под водой. — Если оно сдохнет, у меня ничего не получится. Ты привёл объект в чувство. Помоги моим людям выяснить, чем он отличается от нас, как подчинить это своей воле, как проследить, чтобы оно себя не грохнуло. В случае, если ты справишься и внушишь мне доверие, то станешь причастным к тем, кто наконец изменит расстановку сил на космической станции.