История грешников - Мелли Т. Толлэм Страница 40

Моя рука поднялась.

— Так будет лучше. Он тебе даже не так уж сильно нравился.

Моя душа возражала, но ты любила его.

— Заткнись, — прошептала я сама себе, сталкивая поднос с кровати, и керамика и столовое серебро с грохотом посыпались на пол. Мои руки запустились в волосы, когда я издала пронзительный крик.

Мне просто нужно было поспать. Сон залечил бы нанесенный ущерб. Где-то глубоко внутри я знала, что как только Райкен уйдет, как только между нами возникнет дистанция, все будет хорошо. Я могла бы исцелиться, выздороветь и двигаться дальше, как только он навсегда исчезнет из моей жизни.

Таким образом, я добралась до ванной комнаты и схватила мочалку, затем порылась в наборе туалетных принадлежностей в поисках подарка Редмонда на день рождения. Неделя, проведенная в мечтах и иллюзиях, была бы единственным способом пережить опустошение.

Я могла бы проспать первоначальный шок, и когда он пройдет, все будет в порядке. Просто отлично.

Мягкое одеяло прижалось к моему телу, когда я рухнула на него и открутила крышку флакона с зельем. Я смочила тряпку горьким веществом, затем снова закрыла мерзость, держа тряпку на ладони. Я уставилась на тряпку, зная, что это неправильно. Саморазрушение — это не способ исцелить разбитое сердце — возможно, месть, но не обречь себя на бесполезную жизнь.

Я уже видела это: годы, когда я лежала в постели, полагаясь на зелье, которое помогало мне пережить ночи, в то время как Эйден держал меня под большим пальцем. Я покачала головой при этой мысли.

Этот вариант тоже не подошел бы.

Мгновения колебания — это все, что ему потребовалось, чтобы сделать свой ход, ключевой момент, о котором он почти забыл. По комнате поползли тени, и я прищурилась.

Малахия никогда не был из тех, кто упускает возможность.

— Занимаешься самолечением, я вижу, — он цокнул языком. — Ты всегда любила драматизировать, свет мой.

Он выхватил тряпку у меня из рук и бросил ее на пол.

Я проследила за его движениями.

— Я не собиралась этим воспользоваться. Я только подумала об этом. Почему ты здесь?

— Я здесь, чтобы утешить тебя.

У меня вырвалось тихое фырканье.

— Я не собираюсь спариваться с тобой. С таким же успехом ты можешь убираться обратно в Иной Мир и оставить меня в покое.

Он усмехнулся, глаза его загорелись юмором. Малахия, которого я знала, никогда ни к чему не испытывал чувства юмора. Он откинул одеяло и забрался в мою кровать, встав на колени и возвышаясь над моим жалким телом.

— Раньше ты была такой застенчивой малышкой. А теперь ты просто соплячка.

— Это называется взросление, — огрызнулась я.

Он смерил меня суровым взглядом.

— Я не собираюсь пытаться спарится с тобой. Я здесь только для того, чтобы помочь. У тебя есть вопросы, а у меня есть ответы. Разве ты не хочешь ответов? О том, кто ты? Что ты такое? Кто твой отец и мой?

Мои уши навострились от предложения, но помощь от Малахая всегда давалась с подвохом. К тому же я уже знала, кто я, и что мой отец мёртв. Нет смысла снова возвращаться к этой теме.

— Просто оставь меня в покое. Может, через несколько дней я заинтересуюсь, а сейчас всё, чего я хочу — это спать.

На его лице появилось строгое выражение.

— Тогда ты не оставляешь мне выбора. Я знаю, что заставит тебя почувствовать себя лучше, и ты это получишь — хочешь ты этого или нет.

Мои губы скривились, и я зарычала на его комментарий. Он хотел только одного.

— Единственное, что заставит меня чувствовать себя лучше, — это твой уход.

Он усмехнулся.

— Не это. Есть кое-что, что ты любила, когда мы были детьми. Ты ведь помнишь, не так ли?

Потребовалось мгновение, чтобы воспоминание ожило, и я застонала от этого воспоминания.

Теневые куклы.

— Нет. Я больше не ребенок. Шоу меня не развеселят.

Шоу действительно могли бы поднять мне настроение, но я бы этого не признала. В детстве я ничего так не любила, как «теневых кукол» Малахии. Что-то в чистом мастерстве его рассказывания историй и представлений всегда очаровывало меня.

Малахия склонил голову и поднялся с колен, делая вид, что он уходит, но затем он протянул руки и согнул пальцы, давая понять, что будет дальше.

— Малахия, — предупредила я.

Он нырнул, приземлившись на меня сверху и повалив на кровать. Его пальцы впились в мой торс, слегка щекоча по бокам, и у меня перехватило дыхание от прикосновения его пальцев. Хихиканье вырвалось из моего горла, и я шлепнула его по рукам, но он только возобновил щекотку. Восхитительный смех эхом разнесся по комнате.

От меня.

От него.

Совсем как тогда, когда мы были детьми.

Этот звук потряс меня до глубины души, звук, на который я никогда не думала, что снова буду способна, особенно не так скоро.

И все же, несмотря на юмор, несмотря на радостный смех, который лился из меня, несмотря на боль, и последнее, что могла вынести моя душа, были руки другого мужчины на моем теле.

Я сжала пальцы в кулаки и замахнулась.

Удар пришелся чуть сбоку от его лица, не причинив вреда, но он смягчился и убрал руки. Он усмехнулся, но тут же скрыл свою реакцию, словно вспомнив стандартную реакцию на удар, и застенчиво опустил голову.

— Прости. Я только хотел помочь.

Я раздраженно вдохнула, но любопытно, что на мгновение, короткое, мимолетное мгновение, он заставил меня улыбнуться. Может быть, он действительно изменился.

— Не прикасайся ко мне больше, — заявила я, перекатываясь лицом к стене.

Позади меня послышалось его тяжелое дыхание, сопровождаемое звуком удаляющихся шагов. Я не знала почему, но я повернула голову, мой пристальный взгляд преследовал его.

— Расскажи мне сказку на ночь, как в детстве, — прошептала я.

Какая-то маленькая часть меня испытывала ностальгию по старому Малахии, той версии его, которую я знала раньше, мягкой и милой. Неуместная тоска пронзила меня до глубины души, но я не могла заставить себя обращать на это внимание.

Кровать скрипнула, когда он забрался ко мне сзади, устраиваясь так, чтобы скрестить ноги и осторожно оставляя пространство между нами.

— Сказку на ночь, — прошептал он, поднимая покрытую шрамами руку.

Тени струились от его рук, собираясь на стене напротив нас и обретая форму. Зрелище было захватывающим, более детализированным, чем раньше. Каждый усик скручивался и расщеплялся, образуя деревья и птиц, фигурки двух детей. Был контраст света и тьмы, такие мелкие детали, как ветер, колышущий листья