Развод с императором драконов (СИ) - Юлия Сергеевна Ханевская Страница 4

В пергамент было вплетено какое-то заклинание — это очевидно. Но, какое? Смертельное проклятье, или магия иного плана?

Украшение сработало щитом и приняло на себя удар, или оно само являлось чем-то опасным для меня, и некто просто уничтожил свои следы?

Как мне к этому относиться? Что думать?

Когда я увидела расплавленную лужицу золота, на меня накатило состояние близкое к обмороку.

В тот момент я не знала, что мне делать. Писать Рэйдару о случившемся или забиться в угол и плакать. Я тогда не сделала ни того, ни другого, я просто стояла и задыхалась в приступе накрывшей меня паники.

А сейчас я закрыла ворота и отрезала от себя прошлое.

Они скрипнули и с трудом сошлись.

Ветер ударил в лицо. Резкий, сырой, как ледяная вода. Он рванул капюшон с головы, и спутанные волосы рассыпались по плечам, щекоча шею. Где-то на холмах завыла собака — тонко, тоскливо. Я вслушалась. Это был один из псов Мартена, они не спускались с привязи даже в ненастье.

Вдох.

Выдох.

— Все, — сказала я себе. — Здесь начинается новая жизнь.

Я решила просто отпустить. Развод, обидные слова мужа, изгнание. Браслет, письмо, магию, что была заложена в этих предметах и наверняка как-то влияла на меня. Мне даже не хотелось рассуждать, виноват ли Велерий в чем-то или стал пешкой в коварной игре кого-то третьего.

Я вычеркнула все это из своей памяти. Бог им судья. Им всем: советнику, Рэйдару, его новой супруге и всему императорскому двору.

Я начала жизнь с чистого листа, и здесь мне не понадобятся обиды или тайны прошлого.

Лаэнтор был когда-то ярким светилом в созвездии самых красивых замков Империи. Но с тех времен очень многое изменилось. Мои предки открыто противостояли главным врагам драконов и в первых рядах шли воевать, защищать границы. Именно поэтому от рода Тал’арен осталась только я. Виверны долгие годы вели охоту на представителей таких семей — устраивали точечные налеты на их дома: убивали мужчин, похищали женщин и детей, обрушивали огонь прямо с неба. Они старались ослабить врага изнутри, и этот замок не был исключением.

За столетия истории его восстанавливали как минимум трижды. Пока род не обеднел и не вымер в сражениях.

Теперь Лаэнтор перешел в мои руки, но я пока не знала, что с ним делать.

Замок стоял на отшибе, укрытый холмами и лесом, будто сам скрывался от чужих глаз. К нему вела всего одна брусчатая дорога, по которой могла проехать карета. Мрачный, частично заброшенный, он пугал своим видом. Но внутри… внутри было хуже.

Пустота. В нежилых помещениях запах плесени, копоти, старой пыли. Сквозняки в коридорах. Нерабочий водопровод. Треснувшие оконные стекла. Одеяла, пахнущие мышами. И никого, кто бы согрел или хотя бы сказал доброе слово.

Мартен и его супруга не верили, что я останусь надолго. Что бывшая жена самого императора будет жить здесь, как простая женщина: без прислуги, без покоев с мягкими перинами и золотыми умывальниками, без свиты, шепчущейся у дверей.

Возможно, где-то на подсознательном уровне я и сама не верила.

Но бежать мне было некуда: ни на следующий день, ни через неделю.

Ания помогала по началу, но ее одной на этот громадный замок не хватало. Она готовила, стирала, наводила порядок в жилых комнатах. Но помимо кухни, прачечной, обеденного зала и трех спален в Лаэнторе было много других помещений. И это даже не считая лестниц, коридоров, башен и залов, о предназначении которых можно было только догадываться.

А еще широкий двор с полуразрушенным фонтаном, уснувший сад, пустые конюшни и прочее, прочее, прочее.

Я училась все делать сама.

Сначала — как развести очаг, не надышавшись дымом.

Потом — как нашинковать капусту, и приготовить так, чтобы не горчила. Как складывать дрова, чтобы не отсырели. Где найти мешок с картофелем. И как организовать себе ванну, если никто не ждет в купальне с полным ведром.

В первый же вечер, когда мне захотелось расслабиться перед сном, я не стала просить Анию подготовить мне ванну. Я закатала рукава, взяла в постирочной два ведра и отправилась к колодцу добывать себе воду сама.

— Это не ваше, госпожа, — буркнул тогда Мартен, увидев меня за работой. — Не гоже вам надрываться, дайте я помогу.

— Не надо, — мотнула я головой. — Я хочу сама.

Он ничего не ответил. Только вздохнул и пошел прочь, тяжело ступая по мощеному двору.

А с наступлением темноты на моей кровати появился плед. Толстый, серый, шерстяной, с вышивкой по краю. Я как раз вышла из купальни, завернутая в полотенце, и успела заметить уходившую Анию.

— Это подарок, госпожа. Октябрь нынче злой, — сказала она, не глядя в глаза.

Той же ночью в замке стало шумно.

Я вышла к лестнице, закутавшись в тот самый плед, и увидела, как Мартен помогает затащить чемоданы незнакомой мне женщине в темном дорожном плаще. За ней семенили двое сонных детей: мальчик и девочка, в одинаковых курточках с вытянутыми рукавами.

— Ох, разбудили вас, должно быть? — шепнула Ания, заметив меня. — Простите! Это Тилла. Наша старшая дочь. Муж ее пал под Кельдаром в прошлом месяце. Время к зиме близится, ей бы с малыми здесь схорониться. До оттепели.

— Конечно, пусть остаются, — ответила я.

Тилла подняла на меня усталые глаза. Склонила голову и проговорила:

— Спасибо за приют.

— Я рада, что вы теперь с нами.

Она не сказала больше ни слова, только взяла детей за руки и пошла в сторону комнаты своих родителей.

Глава 3

Утро медленно прокралось в мои покои. Тусклый свет осеннего неба залил мрачноватые стены, выделяя каждую неровность.

Я подошла к окну и выглянула во двор — передо мной раскинулся заброшенный сад, его трава давно превратилась в спутанные кочки, а деревья словно сгорбились под тяжестью серых туч.

Полуразрушенный фонтан — давно без воды — стоял холодным каменным скелетом, покрытым мхом и пятнами ржавчины. Постройки вокруг тоже выглядели усталыми, кое-где пошли трещинами стены, а где-то не хватало досок, и казалось, что любое сильное дыхание ветра может сдвинуть их с места.

Сердце защемило.

Сегодня мне впервые с прибытия в Лаэнтор снился сон — один из тех, что не отпускают после пробуждения. В этом сне Рэйдар снова и снова выгонял меня из дворца. Его голос был холоден, безжалостен, каждое слово ранило, словно кинжал.

— Я тебя