Эпоха героев - Нира Страусс Страница 37

Мы замерли, пока их голоса не стихли окончательно.

Гвен выдохнула. Я узнала это выражение на её лице.

— Я ведь не единственная, кого она избегает, верно? — тихо сказала я.

— Прости, что отбираю у тебя первенство, но да. Она начала отдаляться от всех ещё до приезда в Анису — и это при том, что сама же нас уговорила поехать и пообещала безопасность.

— Кажется, это не самое любимое её место.

Гвен поправила тюрбан, убедившись, что ни один светлый локон не выскользнул наружу.

— Определённо. Она никогда особенно не делилась воспоминаниями о детстве, но… достаточно взглянуть на её отца. На её братьев. На Рандевспор, — с горечью процедила она это имя. — Неудивительно, что она сбежала отсюда при первой же возможности.

Я открыла рот, потом замялась.

Гвен легонько подтолкнула меня локтем:

— Говори уж.

— Мне кажется, дело не только в том, что она снова видит свою семью.

Внезапно я почувствовала себя уязвимой и постучала пальцами по рукояти Орны. Я просила её не издавать ни звука, пока мы пробирались по особняку, но сейчас клинок едва заметно завибрировал под моей кожей.

Гвен не стала смеяться, говорить, что я накручиваю себя. Вместо этого она положила руку на мою — поверх Орны, передав мне ту самую тёплую, тихую поддержку, которую могла дарить только она.

И вдруг одно воспоминание вырвалось на свободу, просочилось внутрь прежде, чем я успела его остановить. Такое бывало — будто сами воспоминания жаждали быть увиденными, услышанными, понятыми.

— Ты недостойна. Избалованная. Эгоистка, — говорит женский голос, наполненный болью и отвращением. Это страшная смесь. — Ты должна была принести семье честь. Помочь нам возвыситься. А ты выбрала армию? Как будто ты мальчишка?

Девочка дрожит с головы до пят. Она знает: только что она разорвала последнюю нить, связывавшую её с семьёй. Сердце её молча истекает кровью.

Я резко дёрнулась, чтобы разорвать связь. Гвен не сразу поняла, что случилось.

— Прости, — быстро сказала она.

— Нет.

Это я прошу прощения, — подумала я. Потому что, как и я, она не знала, что такое любовь матери, которую не нужно заслуживать.

Гвен отступила на шаг.

— Что бы ты там ни увидела… думаю, это даже не сотая часть того, через что прошла Сейдж. Представь: вырасти под началом такого отца, с братьями, от которых хочется сбежать, и с людьми, которые всю твою жизнь смотрели на тебя как на зверя. Сейчас в её голове творится полный хаос. Ей просто нужно время, чтобы осознать, кто ты на самом деле. И только.

Меня совсем не удивил её вывод. Если бы у Гвен сломалось колесо посреди поля, она бы только обрадовалась — лишний повод размять ноги. Она была из тех людей.

Я лишь кивнула.

Мы обошли атриум, чтобы не пересекать его напрямую и не попасться на глаза. Никто не запрещал нам выходить из особняка, но эта прогулка определённо не была той, которую мы хотели бы совершать на виду. Мы прошли довольно близко от места, где выкапывали рвы. Керамическое покрытие уже было разрушено, а первые слои красного песка — прорваны. Они добрались до более плотной земли под ними. Гвен сдержала дрожь, увидев это.

Рвы напоминали три пустых глазницы.

— На твоём месте я бы уже волновалась, — прошептала она.

Я и волновалась. Кто знает, что понимал под «тренировкой» злопамятный пьяница.

Не доходя несколько шагов до узкой тропы, ведущей к цитадели — её первые дома уже виднелись впереди — я почувствовала, как что-то защекотало у ключиц. Резко схватила Гвен и втянула её в тень одного из акведуков. Мы прижались к холодному камню, и я накрыла ей рот ладонью, заглушив её восклицание.

Я указала вверх. Над острыми кромками каньона небо потемнело до глубокого индиго. Оно было усыпано звёздами, а луна сияла в своей последней четверти. Вроде бы ничего не видно.

Но я почувствовала это.

Вспышка, не похожая на звезду, привлекла моё внимание. Я уловила странный шелест, будто ткань трепыхалась на ветру. Развернулась на звук. Что-то пронеслось над нами, перелетело акведук и направилось в сторону городских ворот.

Только отблеск луны на копье позволял время от времени различить его в небе.

Когда я убрала руку, Гвен резко выдохнула:

— Во имя грудей Тараксис, я ещё ни разу не пряталась от Мэддокса.

Я отказалась чувствовать себя виноватой.

— Мы же договорились, что сделаем это сами.

— Не пойми неправильно — я в полном восторге. — Чтобы подтвердить свои слова, она расплылась в безумной улыбке. — У вас с ним всё в порядке?

Я нарочно занялась проверкой оружия — убедилась, что кинжалы и нож на месте.

— С чего ты взяла?

Она пристально посмотрела на меня.

— Ни с чего. Ну что, идём?

Глава 20

Мэддокс

Карнеол — для энергии.

Лазурит — для мудрости.

С перидотом пробудится креативность,

а с рубином — страсть.

Ох, сколько же есть вариантов!

Из запрещённой книги «О народе драконов».

Глава 6: «Выбор камней для новорождённых»

Я почувствовал их запах, как только они покинули свои покои. Услышал их несмотря на то, что они считали себя крайне скрытными. Мог бы остановить их ещё в атриуме, но предпочёл позволить им продолжить путь — так я сам узнаю, что они задумали.

И почему решили действовать тайком.

Это вряд ли можно было назвать хорошей идеей с точки зрения самоконтроля, особенно когда дело касалось Аланны. Хотя, если подумать, в последнее время я вообще не славился хорошими решениями. Тем более, когда речь шла о моей спутнице.

Например, идея облизать её между ног прямо на балконе, средь бела дня, в стане врага. Как только эта мысль мелькнула в голове, дракон внутри меня вцепился в неё с одержимостью и отказывался отпускать. Вдруг его (а значит, и моей) единственной целью в жизни стало — раздеть Аланну, опуститься перед ней на колени, смотреть на её бёдра, уже влажные от желания, и заставить её вцепиться в мои рога, чтобы не упасть, пока я…

Порыв холодного воздуха сбил меня с курса, и я сделал кувырок, чтобы восстановить равновесие. Чёрт. Ещё не хватало рухнуть вниз из-за собственных грязных фантазий и непрошеной эрекции в полёте.

Я поднялся выше, чтобы быть вне зоны слышимости. Зрение снова изменилось — объекты стали казаться ближе, чем обычно. Приходилось быть осторожным, чтобы не налететь на крышу, трубу или стену. Это был взгляд охотника, хищника.

Который сейчас не сводил глаз