Венчание - Галина Дмитриевна Гончарова Страница 36

Руди о том и не догадывался. Он просто понял, что результата нет — и поспешил отписать магистру Ордена Чистоты Веры. Авось, Родаль чего полезного придумает?

* * *

Боярич Филарет Фомич Мышкин томить государыню не стал, он с караула сменился, да к Любаве и явился.

— Звала, государыня?

После того, как с Вивеей на отборе неладно получилось, Любава к себе и Мышкиных подтянуть решила. Вызвала Фому, поговорила ласково, представила все так, что Устинья, злая-нехорошая, девочку едва ли не подговорила на злое дело, а Любава за нее перед государем заступилась. Не слишком боярин в то поверил, но после поступка дочери уязвим он был, поддержка ему требовалась. Васильев да Орлов налетали, заклевать каждый раз пытались, дела ему сильно попортили. Государыня помогла, Раенские его чуток поддержали… ущерб Фома все одно понес, но на плаву удержался. И то ладно. И Филарет Любаве благодарен тоже был, и за отца, и за сестру.

— Звала, Филаретушка, звала. Сделай милость, помоги мне?

— Что скажешь, государыня, то и сделаю.

— Филаретушка, проедь-ка ты в лесок, к северу от Ладоги, там дорога натрое разветвляется… — Любава четко описывала, как добраться до места проведения ритуала, Филарет слушал. — А там посмотри… боярин Раенский должен был поехать туда. Не случилось ли чего по дороге с ним?

Филарет отказываться не стал.

— Одному мне ехать, государыня, али кого с собой взять?

— Тех, кому доверяешь, кто болтать не будет.

— Есть у меня два друга, не бойся, царица, все тихо-тихо будет, сейчас слетаем, легкой ногой обернемся.

— Сделай, милый, душа болит, сердце не на месте.

Филарет и спорить не стал, хоть и уставший был, а друзей попросил, коня оседлал, да и поехал, куда сказано.

Место он нашел без труда, а вот потом — увы.

Божедар в тайге привык жить, зверя скрадывал, с местными племенами дружбу водил, знал, и как следы замести, и как снега набросать, чтобы нетронутым он казался…

Ночью, пока луна светила, они и снег весь собрали, который с кровью был, и нового принесли, и разбросали по окрестностям, и следы все сровняли — с трудом, да справились.

Часа три крутились по окрестностям Филарет с друзьями — все напрасно! Может, будь на их месте охотник какой из таежных племен, он бы и заметил чего. Там ветку надломили, здесь плешку протоптали, да не замели… они такое легко читают. Но куда ж сыну боярскому, да с дружками такими же, несведущими? Не охотники они, не добытчики, так — для забавы по лесу гоняют… до них еще следы найти можно было, после них уж и сам Божедар не взялся бы. Что смогли, то и затоптали!

К царице Филарет смурной приехал, доложил, мол, так и так, не нашел он там никого, не проезжал в город боярин Раенский, по заставам по всем он спрашивал.

Любава за сердце схватилась.

Что с боярином-то случиться могло? Чай, не чаща лесная, рядом с Ладогой все, вон, боярышня Устинья по лесу своими ногами прошла, до города дошла, Истерман рассказал. А эти…

Да где ж они быть-то могут⁈

Махнула на все рукой Любава и к Борису пошла. Пусть на поиски людей отправляет! Когда выплывет что нехорошее, тогда и оправдания придумывать будем, а пока найти бы Платона, а то чует сердце беду неминучую… и не у нее одной.

Варвара уж прибежала.

Аксинья, дурища, и встала уж, и не поняла ничего.

Болит?

Так оно и вчера болело, а слабее или сильнее — не разобралась она. И кровь с нее смыли всю, и навроде как в порядке все. А получился малыш или нет — кто ж теперь ответит? Время покажет, сама-то Любава и таких сил не имела, одно слово — ритуальное дитя. Данила еще чуточку посильнее был, а самой-то Любаве и думать не о чем. Не предвидением она сильна, не ведьмовством, а упорством своим, безжалостностью и хваткой волчьей.

Ждать остается.

И Платона тоже, вот и Варвара волнуется, места не находит себе. Надобно к Борису идти. Не хочется, а выхода нет другого, кроме царя никто и не найдет ничего, поди.

Махнула Любава рукой на все, да и пошла к пасынку.

Глава 4.

Из ненаписанного дневника царицы Устиньи Алексеевны Заболоцкой

Вспоминаю сейчас, что было, пытаюсь сложить осколочки, а не складывается картина, не единая она, не так что-то выходит. Вот когда и для меня ритуал такой провели…

Вышла я за Федора замуж, тот силу из меня тянуть принялся радостно. Мне поплохело тут же, еще и оттого я смурная была, ничего лишнего не видела. И хотела бы, да сил не было, давило меня, тошно от жизни самой было. То еще любовь мне держаться помогала, а то как не стало Бореньки, так в яму я и ухнула. Черную, безнадежную.

Понимаю, что говорила что-то, что за разумную сходила, что нормальной выглядела, не умалишенной, а когда вспомнить пытаюсь те годы…

Чернота.

Чернота, и боль, и отчаяние… и меня ровно нет. Как в погребе я затворилась, и сидела там, чтобы не сожрали остаточки, а тело мое в то время за меня и ходило, и говорило. Может, так оно и было, а может, я тогда и умом тронулась.

А все ж даты помню я, по ним и двигаться могу кое-как.

Сначала брак мой был. Потом зараза пришла, бунт поднялся, потом смерть Бориса, а уж потом зачатие. А ведь от Федьки не могла сама я зачать, от него никто ребеночка не рОдит. Разве что от другого кого, а ему за своего и выдаст? Может, и такое было.

Я по той жизни помню, что девка его, детей ему так и не рОдила. Вроде как были у них дети, да помирали в младенчестве. Может, и такое было. Особливо ежели она ему не верна была, а младенцев… да хоть бы и от того же Михайлы приживала на стороне.

Это я Федьке верность хранила, просто потому, что мне никто, кроме Бори не был надобен, а кто другая мигом бы наставила ему рога, да и ладно! Особенно ежели