Примум. Книга 3 - Татьяна Ивановна Герцик Страница 32

– Конечно-конечно, – легкомысленно заверила ее сестра Шэрон и легким шагом направилась в монастырь.

Высокие белоснежные купола храма были видны ей всю дорогу, но никакого умилительного отзвука в ее душе не вызывали. Монастырь для нее был тюрьмой, пожизненной и без права на помилование. Девушка была уверена, что и все остальные монахини и насельницы монастыря чувствовали то же, что и она.

У входа она увидела Роуэна, заходившего внутрь с поклажей, и недовольно фыркнула. То, что этот герцогский ублюдок безнадежно влюблен в Фелицию, знали все. Но он ее недостоин! Она любит только графа Контрарио и будет принадлежать лишь ему!

Во взбалмошной головке сестры Шэрон тут же созрело решение: чтоб ей не внушала кузина, она будет на стороне влюбленных! И устроит счастье своей дорогой настоятельницы! И пусть этот жалкий бродяга даже не мечтает о светлом лике Фелиции! Не ему на нее любоваться!

Приехавшая в дом графа Контрарио Амелия не глядя скинула на руки лакея теплую шерстяную накидку. Не оглядываясь, прошла в трапезную. Хотелось есть. Эта скупердяйка графиня Вартари не предложила ей даже бокала легкого ликера с печеньем! Вообще эта встреча прошла вовсе не так, как она предполагала.

Вартари весь визит смотрела на нее с каким-то неприятным подозрением. Но отчего? Кто-то что-то ей наговорил? Хотя о ней, как о члене рода Сордидов всегда ходили грязные сплетни. Впрочем, так же, как и о Зинелле. Но та – жалкий выродок их благородного рода, ничтожный ублюдок, не сумевшая даже отправить на тот свет любовника, хотя Контрарио ясно ей это приказал.

Но это все прошлое, а вот ее месть – это настоящее. Она чувствует, ее время пришло! Пусть графиня и выскользнула из-под ее влияния, но этой восторженной дурочке, монашке Шэрон никуда от нее не деться. Выполнит все, что ей велено, недаром у всех членов рода Сордитов есть дьявольский талант настоять на своем.

К тому же после удавшейся мести она сможет спокойно уехать из этого надоевшего домишки к единственному наконец-то женившемуся сыну. Она премиленько расположится рядом с ним, тем более что устроился он с женой в поместье, полученном им от Сордитов, то есть от нее самой.

Возможно, они с молодой супругой будут не слишком ей рады, но подобные мелочи ее никогда не беспокоили. Привыкнут, никуда не денутся, тем более что его женушка хотя и знатного древнего рода, но, по сути, бесприданница.

И руководить прислугой, да и всем поместьем станет она, умудренная житейским опытом леди Амелия, кто же еще? Да и Фугит будет рад ее материнской заботе, ведь его лишили матери с самых нежных лет. Но теперь они воссоединятся, и никто в этом им не сможет помешать!

Захотелось отметить свое радужное будущее вкупе с греющей душу местью, и Амелия приказала появившемуся на ее зов дворецкому:

– Мне лучшего игристого вина из дальнего винного подвала! И побыстрей!

Но тот не захотел выполнять такое простое и ясное распоряжение.

– Граф запретил открывать подвал без его прямого указания, – скучно заявил он.

Амелия вскипела, но под твердым взглядом этого неуступчивого мужлана вынуждена была сдержаться.

– Ну хорошо, давайте что есть, – прошипела, сама себе напоминая змею.

Едва поклонившись, дворецкий подал ей в маленьком лафитничке обычное бургундское, даже не ликер! Да и сам лафитник был стеклянный, а не хрустальный. Это пренебрежение было возмутительным, и Амелия решила дворецкого в отместку отравить. В принципе, это очень просто сделать. Было бы желание.

Чуть прищурившись, она взяла вино и медленно выпила, чувствуя, как по желудку растекается горячая лава. Краем сознания отметила, что не стоило пить вино натощак. Пока пила, на стол накрыли. Она презрительно сморщила нос – всего одна перемена из четырех блюд! Возмущаться столь показательным неуважением было бесполезно, все равно она ничего не добьется, ведь здесь с ней никто не считается.

Но очень скоро все изменится – уже сегодня она напишет кузену полное столь неприятных намеков письмишко, что тот немедля примчится в столицу, оставив границу на своего сенешаля. А уж тут она устроит его несчастливый визит в горящий монастырь.

Амелия прикрыла глаза, как воочию видя пылающий храм с горящими внутри Фелицией и всеми, кто угнетал и мучил ее в том гадком монастырском домишке. В ушах звенели крики, мольбы, стоны; от злорадного удовольствия ей захотелось смеяться во все горло, и она с трудом сдержалась. Но больше всего ее израненную душу лечил вид мечущегося в поисках выхода Контрарио, пытающегося спасти свою любимую.

Напрасно! Пламя все выше и выше, все злее и злее! Горят стены, полы, сгорают и падают потолочные балки. Все стихает, кругом оглушающе мертвая тишина. Конец, она отомщена!

Не выдержав, все-таки расхохоталась таким дьявольским смехом, что стоявшие возле дверей лакеи вздрогнули и отшатнулись. Быстро закончив трапезу, Амелия удалилась к себе.

– Она что-то задумала, – один из лакеев, плечистый малый, нервно дернул кадыком. – Жуткий какой смех-то!

– Надо предупредить всех в доме, – согласился с ним второй, более сдержанный и хладнокровный. – Недаром она слывет сумасшедшей. Надо всем нам поберечься.

Дворецкий, которому они доложили свои опасения, лишь велел слугам поодиночке не ходить.

– Я постоянно ставлю к ней всех по паре, – несколько двусмысленно высказался он. – С двумя сладить труднее. Но и вы будьте начеку. Не связывайтесь, не спорьте, не разговаривайте, просто уходите. Больше ничего я поделать не могу. Сами знаете, она родственница нашего господина и, как бы мы к ней не относились, вынуждены исполнять ее капризы.

Если б леди Паккат слышала эти слова, она бы и обрадовалась, и возмутилась. Но, к счастью дворецкого, она их не слышала. Она выискивала в своих вещах одно миленькое зелье, призванное быстренько отправить на тот свет всех косо смотревших на нее слуг. А что такого? Если уж мерзкий кузен не позволяет их бить за пренебрежение к ее приказам, то надо же их как-то наказывать? Вот она и накажет.

Перерыв свои вещи, она так и не нашла нужного флакончика. Ее камеристка взять его никак не могла, затеряться он тоже не мог, значит, в ее вещах рылся ее бдительный братец. Она так разозлилась, что даже несколько раз шлепнула себя, впрочем, весьма легонько, по щеке.

– Ну берегись, мерзкий Джон! Скоро, очень скоро ты мне за все заплатишь! – это были самые приличные слова, выкрикнутые ею в гневе.

Нужно было написать письмо к нему, но рука