Где сокрыта библиотека - Изабель Ибаньез Страница 28

Я устроилась на узкой кровати рядом с сестрой — как скоро я смогу привыкнуть к этому открытию? — и она инстинктивно прижалась ко мне, ее волосы частично закрывали лицо. Она выглядела невероятно юной и уязвимой. Во мне проснулся защитный инстинкт, и это было так похоже на то, что я испытывала к Эльвире, что непролитые слезы обожгли мне глаза. Я бы сделала все, что в моих силах, чтобы помочь ей. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы остановить свою мать и ее жалкого любовника, мистера Финкасла.

Но сначала главное.

Завтра я попрошу Уита сопроводить меня в банк.

УИТ

Я рано проснулся, в комнате было темно и тихо, и только дыхание двух спящих женщин смешивалось между собой. Из раскладушки вышла скверная постель, и, потянувшись, я негромко выругался, пытаясь разогнуть больную спину.

Боже, забери мою грешную душу. Не так я представлял свое воссоединение с Инез. Но это была последняя ночь, которую я проведу на этом жалком подобии кровати, даже если мне придется применить силу, чтобы вытолкать орущую и брыкающуюся Айседору из номера. Я сел и посмотрел на нее. Она обхватила мою жену, как раковина жемчужину. Мне хотелось разжать ее объятия, встряхнуть и потребовать правды.

Потому что девчонка лгала.

У меня не было доказательств — только инстинкты. Именно они помогали мне выживать во время сражений; именно они заставили меня вернуться за генералом Гордоном, даже после того, как мне запретили. Я не стал бы игнорировать их и сейчас, во что бы ни верила Инез. Она питала слабость к Айседоре — это было очевидно, — в то время как все внутри меня кричало, что ее сестра редкая гадюка.

Подозрение сковало мою грудь.

Отец Айседоры внимательно следил за ней во время нашего пребывания на Филе. Я помнил манеру их общения, когда они оставались наедине, ведя беседу обособленно ото всех. Он был с ней ласков, когда думал, что никто не видит. Но я всегда наблюдал. Мне казалось немыслимым, что он мог запереть своего единственного ребенка, что вообще мог подвергнуть ее опасности. Абдулла рассказал обо всем совершенном насилии: некоторых из бригады застрелили, когда они оказали сопротивление; других связали и оставили умирать в пустыне. Мистер Финкасл либо отослал свою дочь до того, как перешел к действиям, либо Айседора была частью плана.

До этого мне не приходило в голову спросить Абдуллу, кто из них это сделал. Но сейчас он находится в больнице за сотни миль отсюда, и медленно идет на поправку. Мне придется отправить письмо или телеграмму и надеется, что он уже чувствует себя достаточно хорошо, чтобы ответить как можно скорее.

Я бесшумно поднялся с раскладушки и скрылся в небольшой ванне, где быстро и тихо привел себя в порядок. Навык, приобретенный в армии. Я заметил, что над раковиной висит зеркало, но старательно избегал в него смотреть. Я не мог видеть себя с тех пор, как женился на Инез. Я вцепился в край фарфоровой раковины с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Мне потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя.

У меня было время. Полно времени.

Но, даже помня это, я все равно не мог смотреть на себя в зеркале.

Утренний свет, наконец, забрезжил в маленькой комнате, осветив мою жену, свернувшуюся калачиком на боку, ее растрёпанные волосы рассыпались по подушке, словно пролитые чернила. Я шел, даже не посмотрев на нее. Коридор был пуст, и мне это доставляло удовольствие. Утро было моим излюбленным временем суток. Долгое время я не позволял себе наслаждаться им. Виной тому было слишком большое количество выпивки.

Рассвет для меня был испорчен временем, проведенным в армии.

На террасе было много свободных столиков, и я выбрал ближайший к балкону, где открывался прекрасный вид на сады, и можно было сесть спиной к стене. Утро выдалось прохладным, и когда официант подошел принять заказ, я как обычно попросил кофе. В ожидании я размышлял о проблеме Айседоры и о том, что, черт возьми, я могу с этим сделать. Придется снова допрашивать Абдуллу. Рикардо тоже не доверял бы Айседоре, но я сомневался, разумно ли будет его пригласить. Инез могла бы почувствовать себя загнанной в угол, и была бы менее склонна доверять моим инстинктам, если бы я вступил в сговор с ее дядей. Их отношения без этого были достаточно натянуты.

Не говоря уже о том, что он думал обо мне.

Принесли кофе, и я сделал первый живительный глоток.

Темный, с ореховым послевкусием, без сливок.

Но тут кто-то еще опустился на плетеный стул напротив меня, тем самым немало удивив, а я никогда не удивляюсь. Он чопорно носил свою одежду, будто бы предпочел что-то другое накрахмаленному хлопку и отглаженным брюкам. Он улыбнулся мне в знак приветствия, и, хотя мы не виделись много лет, мои слова прозвучали гневно и осудительно.

— Что, черт возьми, ты здесь забыл?

Портер вскинул руку, подзывая официанта.

— Ты голоден?

Я скрестил руки на груди, чувствуя, как меня охватывает паника. Но я не позволил ему этого заметить. Я покачал головой. Подошел официант, и Портер заказал завтрак: вареные яйца и два тоста. Обычные, без масла. Он никогда не позволял себе никаких поблажек. Как и отец.

За исключением тех случаев, когда дело касалось игры в карты. Тогда отец не был таким уж ханжой.

— Я здесь, чтобы забрать деньги, — сказал Портер чертовски спокойным голосом, когда мы снова остались наедине.

— Забрать… — повторил я.

Иисусе. Когда я отправлял телеграмму, я не думал, что мой брат будет действовать столь быстро или что он лично приедет в Каир.

— В последней телеграмме ты предельно доходчиво объяснил свое новое положение.

— Да, — произнес я твердым голосом. — Но это не было приглашением. Я все еще работаю над этим. Вопрос довольно деликатный, и, если я облажаюсь, нам же будет хуже. Я только…

— Это должно произойти сегодня.

Его слова окружили меня яростным пчелиным роем.

— Это не может произойти сегодня. Это не может произойти завтра. Даже в этом месяце, Портер, — я стиснул зубы. — Они годами жили в этом разваливающемся доме. Еще один год их не убьет.

— Еще один год, — еле слышно повторил Портер.

— Скажи им, чтобы продали мое пианино, если им так необходима наличка.

— Уже.

Годы тренировок помогли мне не дрогнуть.

— Великолепно.

— Вместе со всеми картинами, медной посудой и латунными подсвечниками, — сказал Портер. — Прежде